– О Луи…
– Не смей называть меня по имени, презренная! Пошла вон
отсюда! Эй, кто там! Гвардия! Вышвырнуть ее за ворота в чем стоит, и пусть
убирается ко всем чертям!
Грохоча сапогами, вошли два бравых мушкетера короля,
подхватили рыдающую королеву под локотки и поволокли к дверям, как она ни
упиралась, как ни царапалась, как ни пыталась цепляться за портьеры, кресла и
статуи. Ее отчаянные покаянные вопли умолкли за дверью. Король, удовлетворенно
улыбнувшись, сказал:
– Вы, кажется, сударь, изволили спьяну обозвать меня в
Лондоне слабохарактерным рогоносцем?
– Ваше величество, я был неправ! – покаянно сказал
д’Артаньян. – Простите, на меня какое-то затмение нашло! Я сейчас и сам
вижу, что в вас взыграла кровь благородных предков! Не велите казнить, велите
миловать! Это все из-за уиски, невыносимого для всякого истого француза!
– Успокойтесь, успокойтесь, любезный д’Артаньян, –
сказал король, положив ему руку на плечо. – В конце концов, мы, гасконцы,
должны держаться друг за друга, не правда ли? Волк меня заешь, вы мне оказали
слишком большую услугу, чтобы я на вас сердился по пустякам! Мало ли что можно
наболтать спьяну, особенно после этого смертоубийственного уиски… Оставьте, я
не сержусь!
– О, ваше величество, вы так добры… – растроганно
сказал д’Артаньян. – Право же, спьяну…
– Я обязан вас вознаградить, – сказал король
решительно. – Что скажете о маршальском жезле? Черт побери, вы достойны
того, чтобы нынче же стать маршалом Франции! И еще… Я хорошо помню, что
гасконцы бедны, как церковные мыши… Ста тысяч пистолей вам хватит?
– Вполне…
– Нет, этого мало, и не спорьте! Меня не зря зовут
Людовиком Справедливым. Двести тысяч! Да, это подходящая сумма для вас… И еще я
вас делаю кавалером ордена Святого Духа…
– А вы поможете мне жениться на Анне?
– На Анне? – поднял брови его величество. –
Да ее же вышвырнули отсюда, блудливую кошку! Зачем вам эта шлюха?
– Тысяча извинений, ваше величество, но я имел в виду
мою Анну, миледи Кларик, образец чистоты, добродетели и красоты…
– А, ну это другое дело! Мы немедленно пошлем за ней
гонцов, и я велю ей выйти за вас замуж немедленно. Кардинал Ришелье вас
обвенчает… не правда ли, кардинал?
– С превеликим удовольствием, ваше величество, –
сказал Ришелье, кланяясь. – Наш отважный д’Артаньян это вполне заслужил…
Король, дружески улыбаясь, воскликнул:
– А потом мы все вчетвером отправимся в какой-нибудь
кабачок вроде «Головы сарацина» и выпьем там как следует…
– Если мне будет позволено поправить ваше величество, я
предложил бы «Сосновую шишку», – сказал д’Артаньян. – Туда как раз
завезли испанское вино, и колбасы там недурны…
– Ради бога, ради бога! Подождите минуточку, я сейчас
повешу вам орден на шею, чтобы вы выглядели еще достойнее…
Он повернулся было к секретеру, но вместо этого схватил
д’Артаньяна за шиворот и принялся ожесточенно трясти, крича:
– Сударь! Сударь! Сударь!
В одно мгновение бесследно исчезли и одна из роскошных зал
Лувра, и король с королевой, и кардинал, а вместо этого обнаружился Планше, без
особых церемоний трясший д’Артаньяна за ворот и тихо звавший: «Сударь! Сударь!»
Однако прошло еще какое-то время, прежде чем гасконец окончательно уяснил, что
высший орден Франции и маршальский жезл, равно как и решительная расправа
короля с неверной супругой были лишь предрассветным сном, а на самом деле он
лежал сейчас на кровати в гостинице «Кабанья голова» – почти полностью одетый,
скинувший только сапоги и камзол.
Прежде всего он схватился за шею – но подвешенный на тонком
ремешке мешочек с двумя подвесками был на месте, он только съехал под левый бок
из-за того, что ремешок был чересчур длинный…
Отчаянно моргая, д’Артаньян всецело вернул себя к
реальности, успев еще мимолетно пожалеть о привидевшихся в столь приятном
сновидении наградах, коих ему во всамделишной жизни вряд ли дождаться с
этаким-то королем, обязанным своим прозвищем не высоким качествам характера, а
исключительно знаку зодиака…
– Что-то случилось? – спросил он озабоченно, видя
удрученное лицо Планше, и, не теряя времени, вскочил с постели, принялся на
всякий случай – вдруг придется срочно куда-то бежать? – натягивать
сапоги. – Да не молчи ты!
От одежды Планше на три фута вокруг несло промозглой речной
сыростью, а глаза были красные – похоже, нынче ночью верный слуга вообще не
улучил минутки вздремнуть.
– Кажется, дела не особенно хороши, сударь, –
сказал Планше. – Быть может, даже и плохи…
– Черт побери, это ты от англичан нахватался этих
словечек! – вспылил д’Артаньян, натягивая камзол и через голову надевая
перевязь со шпагой. – Это от них только и слышно: «Боюсь, он умер…»
«Предполагаю, дела не особенно хороши…» Брось эти их ухватки и объясни все
толково, как подобает французу!
– Слушаюсь, сударь… Так вот, когда вы уплыли, я
направился поискать словоохотливого собеседника, а где его лучше всего искать,
как не за выпивкой? Понимаете ли, бал в королевском дворце – это не только
залы, где веселятся господа. Это еще и превеликое множество слуг, как
дворцовых, так и тех, что прибыли с господами. А значит, слетелись, как мухи на
мед, и торговцы с разной снедью и вином… Вы мне приказали не жалеть денег, и я
старался…
– Короче! – взревел д’Артаньян.
– В общем, сударь, мне быстро удалось выведать, что
двух наших соперников, то бишь господина Атоса и Гримо, посадили в один из
винных подвалов, к тому времени уже опустевший. Винные подвалы, сударь, строят
надежно и запорами снабжают изрядными… Как только я это выяснил, тут же
постарался пробраться как можно ближе. И мне удалось – это все-таки не тюрьма,
а обыкновенный подвал, так что я с парочкой новых приятелей поместился совсем
близко от входа, и мы все вместе выпивали понемножечку, то есть, с точки зрения
стражи, выглядели вполне благонамеренными людьми, занятыми абсолютно житейским
делом…
– Короче!
– Короче некуда, сударь, я как раз перехожу к главному…
Сидели мы, стало быть, поблизости от лестницы в подвал, выпивали, как приличные
люди, – и вдруг появился некий англичанин, по виду из благородных, и звали
его капитан Паддингтон.
– Он что, тебе представился? – фыркнул д’Артаньян.
– Да нет, конечно, с чего бы вдруг? Просто стражник
начал ему докладывать: мол, вы уж простите, капитан Паддингтон, что я вашу
милость вызвал с бала, но дело в том, что этот самый схваченный француз, тот,
что выглядит дворянином, все время выкрикивает ваше имя и твердит, чтобы мы вам
передали слово «Пожар», иначе, дескать, всем вам – это стражник ему говорит –
головы поотрубают, как пить дать… Капитан этот, как услышал про «Пожар», тут же
кинулся в подвал – и, пары минут не прошло, вышел оттуда с обоими нашими
заключенными. Я так понимаю, этот капитан Паддингтон – из людей герцога
Бекингэма, а слово это было у них заранее обговоренным паролем на случай какого
недоразумения…