Особые отношения - читать онлайн книгу. Автор: Дуглас Кеннеди cтр.№ 91

— В таком количестве никакого вреда не будет. Хотя не забывайте, я ведь из Глазго.

— А выговор у вас не шотландский.

— Родители — уроженцы Глазго. Я там жила до семи лет, а потом мы переехали на юг. Так больше и не вернулись. Так что я, можно сказать, оторвана от своих корней.

Мы чокнулись, и я сделала маленький глоток. Оказывается, я совсем забыла, каким мощным обезболивающим действием обладает ледяная водка. Несколько секунд я держала жидкость во рту, прежде чем позволить ей обжечь глотку. Наконец водка проскользнула вниз, и я перевела дух.

— Можно считать это знаком одобрения? — поинтересовалась Джулия.

— У вас хороший вкус — водка отличная.

— Зато на мужчин вкус у меня плохой. — Она закурила сигарету. — Ничего, что я потворствую своей дурной привычке?

— Вы у себя дома.

— Ответ правильный. Оставайтесь.

Она выпила свою водку и налила себе еще немножко.

— Можно, я спрошу напрямую?

— Давай, — ответила она.

— Тебе помогли антидепрессанты?

— Очень. А тебе?

— Я бы рекомендовала их всем, у кого отняли ребенка…

Я тряхнула головой, снова пригубила свою водку и пробормотала:

— Прости, это было слишком резко.

— Зато точно.

— А ты долго их принимала?

— Да почти год.

— Ничего себе.

— Не беспокойся. Отказаться от них несложно и вполне реально, особенно если снижать дозу постепенно. Но, должна тебе сказать, в те дни, когда снова накатывает хандра, я с благодарностью вспоминаю то время, когда была на антидепрессантах.

— Что же тебе сейчас их заменяет?

— «Мальборо легкие» и «Абсолют» — конечно, ни то, ни другое не сравнится по эффективности с антидепрессантами в тяжелой ситуации. А благодаря им мой кошмарный развод прошел на удивление легко — так, царапнуло, вот и все.

— Царапины бывают болезненными. А развод на самом деле был кошмарным?

— Любой, кто скажет, что развод может быть приятным, соврет. Нет, серьезно, это было противно и тяжело.

— Долго вы с мужем прожили?

— Девять лет. Конечно, за это время всякое случалось, как и у всех, и все-таки для меня это была неожиданность, когда Джеффри объявил, что уходит к своей французской милашке, с которой уже давно встречается тайком. Наверное, самое неприятное, когда узнаешь о давней неверности мужа — чувствуешь себя при этом непроходимой тупицей.

— Мужчины такие интриганы, особенно, в постельных делах… Их не стоит недооценивать. Ты сильно переживала?

— Да, он выбил меня из колеи. «Любви больше нет», и все в таком духе. Я где-то прочитала — в каком-то ирландском романе, — что развод хуже смерти. Потому что ты не можешь похоронить этого гада и знаешь, что он где-то наслаждается жизнью без тебя.

— А как у тебя сложилась жизнь без него?

— Знаешь, слава богу, неплохо.

— Есть кто-нибудь?

— Довольно прямолинейный вопрос.

— Чего ты хочешь от чертовой янки, — я передразнила ее акцент, — прямолинейность — моя натура.

— Ладно, тогда отвечу чертовски прямо: да, был человек. Но все закончилось полгода назад.

— Прости.

— Я об этом не жалею.

Потом она рассказала, что незадолго до развода небольшое издательство, в котором она работала, было поглощено и вошло в состав концерна, а она оказалась жертвой этого слияния-поглощения. («Они извинялись и называли это «эффектом масштаба», черт знает, что это значит».) Тогда они с мужем и сыном Чарли жили в большом доме, в Барнсе. При разводе Чарли остался с ней, и она получила достаточно денег, чтобы сразу приобрести жилье в Патни («…благодаря чему я оказалась в лучшем положении, чем девяносто восемь процентов населения планеты, так что я не жалуюсь… даже несмотря на то, что этот гад платит на ребенка всего пятьсот фунтов в месяц»). Сейчас Джулия работала внештатным редактором, и предложений работы у нее было достаточно, чтобы чувствовать себя вполне уверенно.

— На мой заработок мы с Чарли живем безбедно. И хотя в данный момент у меня нет партнера, зато Чарли еще несколько лет будет при мне, а это для меня все… — Она осеклась: — Прости. Какая я дура.

— Не извиняйся. То, что ты сказала, — сущая правда. Вот потому-то мне так трудно.

— Завтра, как только придет список юристов, подбери себе адвоката, который сумеет тебя защитить.

— Против богачки с целой командой адвокатов и толстенным досье на меня? Сомневаюсь, что найдется ненормальный, который возьмется за такое провальное дело.

Но список появился, и я обнаружила две вещи. Во-первых, бесплатная юридическая помощь оказалось не совсем бесплатной. Точнее, с тех, кто полностью лишен средств к существованию и какого бы то ни было материального имущества, оплата действительно не требовалась. Если же, как у меня, имелась недвижимость в совместном владении, то система оказания услуг больше напоминала ссуду или заем: все расходы следовало оплатить (процент был минимальным, но все же был) из суммы, вырученной в результате продажи вышеупомянутой недвижимости. Другими словами, я влезала в новые долги, выплатить которые мне предстояло, когда будет продан дом, в котором я сейчас жила. Расценки за эту юридическую помощь, по крайней мере, были вполне пристойными — в отличие от тех заоблачных сумм, которые дерут коммерческие фирмы и их некомпетентные горе-сотрудники вроде Джинни Рикс.

Во-вторых, я обнаружила, что в пределах Уондзуорта имеется не меньше двух десятков юристов, оказывающих помощь малоимущим. У меня разбегались глаза, я не знала, кого выбрать и с чего начать, поэтому просто начала обзванивать их по очереди, в алфавитном порядке.

Первые четверо, как пояснили их секретари, оказались заняты минимум до конца этой недели. Когда я добралась до пятого имени по списку — Найджел Клэпп, — мне ответили, что он может встретиться со мной завтра, в десять тридцать.

Но, увидев Найджела Клэппа, я подумала: это безнадежно. Я пришла в уныние не только из-за его внешнего вида, вялого и безжизненного. Офис тоже был тот еще. Он находился в другой части Уондзуорта, Бэлхеме. Я теперь считала каждый грош, поэтому решила не тратить десять фунтов на такси, а добралась до места по железной дороге от Патни, сделав пересадку в Клэпхеме и проехав еще две остановки на юг до Бэлхема. Пол в поездах был густо засыпан мусором. Сиденья разрисованы и исписаны. Вагоны снаружи покрыты граффити. И вот что интересно: хотя эти загаженные поезда и вызвали у меня чувство отвращения, но я уже начинала привыкать к бьющему в глаза убожеству и воспринимала это уродство как неотъемлемую часть пейзажа. Не в этом ли специфическое воздействие Лондона — не он ли заставляет человека мириться с грязью, неприкрытой ветхостью и неряшливостью, принимать их как само собой разумеющееся?