Он тяжело вздохнул, выпуская изо рта густое облако дыма.
Я познакомился с ней в августе сорок пятого. «Старз энд Страйпс» как раз откомандировала меня в Англию после того задания в Германии. Мне предстояло три месяца проработать в их главном европейском бюро, которое размещалось в штабе союзнических войск под Лондоном. Дороти работала в штабе машинисткой. Она только что закончила колледж и пошла добровольцем в армию. «У меня была романтическая идея сделать хоть что-нибудь для победы, — призналась она мне потом. — Я видела себя хемингуэевской героиней, работающей в военном госпитале». Вместо этого армия послала ее секретаршей в Лондон. Однажды, во время перерыва на кофе, мы разговорились с ней в столовой. Она очень тосковала за своей машинкой. Я скучал, переписывая репортажи других журналистов. Мы стали встречаться после работы. Потом стали близки. Это не была любовь. И не была страсть. Это было просто… от нечего делать. Способ убить время в скучнейшей столице Англии. Конечно, мы нравились друг другу. Но мы знали, что для нас обоих это всего лишь мимолетный роман, у которого нет будущего.
Спустя пару месяцев, в начале ноября, мне сказали, что я буду освещать начало послевоенного восстановления Германии… но сначала могу съездить в короткий отпуск в Штаты. Когда я сообщил ей о своем отъезде, она слегка расстроилась… но была реалисткой. Да, наш роман был приятным. Мы симпатизировали друг другу. И я искренне считал ее шикарной девчонкой. Черт возьми, я ведь ирландский католик из Бруклина, в то время как она потомственная аристократка и принадлежит к англиканской церкви. Я ходил в бруклинскую среднюю школу Эрасмус. Она училась в элитной школе Розмари Холл и колледже Смита. Я был ей неровня. И она тоже это знала — хотя была слишком вежлива, чтобы говорить со мной об этом. В какой-то степени мне льстило, что она вообще снизошла до меня. Но такие истории не редкость в военное время. Он, она, здесь и сейчас… почему бы нет?
Как бы то ни было, я отплыл из Англии десятого ноября, не думая увидеть Дороти снова. Спустя две недели я встретил тебя. И…
Он запнулся, принялся выбивать из пачки новую сигарету. Потом закурил.
И что? — тихо спросила я.
Я сразу понял…
Молчание.
Это случилось внезапно и с первого взгляда. Потрясение. Но я сразу все понял.
Я смотрела в свою чашку. И молчала. Он снова потянулся к моей руке. Я не стала отдергивать ее. Его пальцы коснулись моих. И я почувствовала, что дрожу. Мне захотелось убрать руку. Но я не могла пошевелиться. Когда он снова заговорил, его голос звучал почти тертом.
Всё, что я говорил тебе в ту ночь, я говорил искренне. Всё, Сара.
Я не хочу это слышать.
Нет, хочешь.
Я все-таки убрала руку:
Нет, не хочу.
Ты тоже это знала, Сара.
Да, конечно, знала, — прошипела я. — Тридцать два письма, сорок четыре открытки… и ты спрашиваешь меня, знала ли я. Я не просто скучала по тебе. Я не могла жить без тебя. Я этого не хотела, но ничего не могла с собой поделать. И когда ты не ответил…
Он полез в карман своего пальто, достал два конверта и положил их передо мной на стол.
Что это? — спросила я.
Два письма, которые я написал тебе, но так и не отправил.
Я уставилась на них. Конверты были проштампованы штемпелем американской армии. Выглядели они потертыми и пожелтевшими от времени.
Первое письмо было написано на корабле, по пути в Германию, — сказал он. — Я собирался отправить его тебе сразу, как только мы пришвартуемся в Гамбурге. Но когда мы туда прибыли, меня дожидалось письмо от Дороти, в котором она сообщила о своей беременности. Я тотчас попросил дать мне увольнительную на уик-энд и отправился на пароме в Лондон. По дороге туда я решил сказать ей, что при всей моей к ней симпатии жениться на ней я не могу. Потому что… — снова глубокая затяжка, — потому что не люблю ее. И потому что я встретил тебя. Но когда я добрался до Англии, она…
Что? Упала в твои объятия? Расплакалась? Сказала, что так боялась, что ты ее бросишь? А потом призналась, что любит тебя?
Да… все именно так, как ты сказала. И еще добавила, что семья отречется от нее, если она родит ребенка без отца. После знакомства с ними я понял, что тогда она говорила правду. Не осуждай ее…
Какого черта я стану ее осуждать? Будь я на ее месте, я бы сделала то же самое.
Я почувствовал, что у меня нет выбора. Сразу вспомнилось: ты в ответе за свои деяния… от грехов плоти не уйти… и прочая католическая ересь о чувстве вины, вынудившая меня сказать ей «да» и дать обещание жениться.
Весьма ответственный поступок.
Она порядочная женщина. У нас нет особых проблем. АУ как-то ладим. Я бы сказал, что у нас… дружеские отношения.
Я промолчала. Он коснулся одного из конвертов и сказал:
Я написал тебе второе письмо по дороге в Гамбург. В нем я объяснил…
Мне не нужны твои объяснения, — сказала я, отпихивая конверты.
Хотя бы возьми их домой и прочитай…
А смысл? Что случилось — то случилось… и прошло уже четыре года. Да, мы провели вместе одну ночь. Я думала, что это может стать началом чего-то. Я ошиблась. С'еst la vie
[44]
. Конец истории. Я не сержусь на тебя за то, что ты «исполнил свой долг» и женился на Дороти. Просто… ты мог бы избавить меня от многих страданий и боли, если бы объяснился со мной, рассказал, что происходит.
Я хотел это сделать. Собственно, об этом мое второе письмо. Я написал его, когда возвращался на пароме в Гамбург. Но когда я туда прибыл и обнаружил, что меня дожидаются три твоих письма, я запаниковал. Я просто не знал, что делать.
И ты решил, что лучший выход — не делать вообще ничего. Проигнорировать мои письма. Держать меня в подвешенном состоянии. Или, может, ты надеялся, что я наконец уловлю намек и просто исчезну из твоей жизни?
Он уставился в свою чашку и замолк. Говорить пришлось мне.
Еgо te absolvo
[45]
… этих слов ты ждешь от меня? Я могла бы простить тебе свой позор. Могла бы смириться с твоей виной. Даже с правдой. Но ты выбрал молчание. После того как клялся мне в любви — а что может быть выше? — ты не смог разобраться с простейшей этической проблемой — объясниться со мной.
Я не хотел причинять тебе боль.
О господи, не надо кормить меня этими избитыми фразами, — воскликнула я, чувствуя, что закипаю от злости. — Ты сделал мне гораздо больнее, оставив в неизвестности. И когда ты все-таки снизошел до того, чтобы послать мне открытку… что ты написал? «Прости». После восьми месяцев, что я забрасывала тебя письмами, это все, что ты смог мне сказать? Как же я презирала тебя, когда получила эту открытку.