— Через два часа сорок три минуты, — поправил меня Лонли-Локли.
— Вот-вот. Твоя страсть к точности на сей раз пригодится как никогда. Ты должен покинуть замок хотя бы за полчаса до рассвета, если не хочешь исчезнуть вместе с ним.
— Исчезать не в моих интересах, — кивнул Шурф. — Ровно за полчаса до восхода солнца я оттуда выйду, можете быть уверены.
Я, собственно, и не сомневался. Этот парень словно бы специально рожден для посещения всяких заколдованных мест, которые следует покидать в точно установленный срок.
— Мне бы хотелось получить от вас пропуск, — мягко, но настойчиво добавил он.
— Пропуск? — изумился я. — Какой такой пропуск?
— Возможно, вы уже забыли, но согласно вашему собственному приказу наваждение окружено полицейским кордоном во главе с Генералом Глыком, — напомнил Лонли-Локли.
— Ну да. Чтобы никто туда случайно не забрел. Но о пропусках речи не было. Иди себе спокойно, скажешь, я тебя послал.
Сэр Шурф Лонли-Локли поглядел на меня с явным неодобрением. Дай ему волю, он бы даже птицам небесным и рыбам речным раздал специальные пропуска, чтобы навести наконец идеальный порядок в их хаотических перемещениях. Но некоторые мечты должны оставаться мечтами, я так считаю.
Поэтому я выразительно помахал ему рукой — дескать, проваливай, пока я добрый, — а сам принялся за еду. Все-таки эта ночка здорово меня вымотала.
Зогги и Абилат — те и вовсе носами клевали, щурились, заслоняясь от света, зевали. Очень слаженный вышел у них дуэт и проникновенный на диво. Даже если бы эти двое были позарез нужны мне для дела, я бы, пожалуй, все равно отправил их отсыпаться, поскольку никогда не был сторонником пыток. Но они явно заранее сговорились, что не пойдут спать, пока я не объясню, что случилось. Обещал ведь.
Ну да, обещал.
— То есть вы действительно полагаете, что сперва хотите выслушать мой рассказ и только потом отправляться на отдых? — недоверчиво спросил я. — Не самое удачное решение в вашей жизни, господа. Но — ладно, дело хозяйское. Слушайте.
И вкратце — еще короче, чем вам — пересказал ничем не выдающуюся историю своей последней встречи с Лаздеем Махикалой. Про Темную Сторону и серую паутину даже не заикался. Чего людям зря голову морочить, все равно ведь ничего не поймут. Важно что? Важно, что Мормора истаяла, а ее грозный властелин сидит у меня в пригоршне, остальное — мелочи.
— Но почему? — упрямо спросил Зогги, когда я замолчал. — Я не дурак, сразу понял, что у нас уже все хорошо. И по твоей довольной роже, и по тому, что порядок наводить стали. Чего я не понял, так это почему все хорошо? С какой стати? И этот твой спектакль — он зачем был?
— А ты Абилата расспроси, — ухмыльнулся я. — Пусть расскажет, что ему напомнили декорации этого „спектакля“. И пусть объяснит, почему взрослые, умные, храбрые люди визжали нынче ночью, как лесные кабаны в яме. Надеюсь, теперь он может говорить все что угодно. Лаздей еще жив, но от заклинаний его ничего не осталось.
— Ага, я расколдован окончательно и бесповоротно, — кивнул Абилат. — Большое вам за это спасибо! Я Зогги и сэру Шурфу уже рассказал все, что знал. И объяснил, что вы сделали Гажин похожим на Мормору, а сами стали копией ее „властелина“. Но я, честно говоря, сам не понял, почему это сработало. Ну, проснулись люди, перепугались, пошумели немножко…
— Вот-вот, — обрадовался я. — Ключевое слово ты уже произнес. Так что, говоришь, люди сделали?
— Проснулись, перепугались… — неохотно повторил он.
— Стоп. Произнеси эту фразу еще раз. И еще. Пока не сообразишь, что к чему.
— Вы надо мной смеетесь? — вздохнул Абилат.
— Делать мне больше нечего. Не смеюсь, а учу тебя думать. Твоей собственной головой, между прочим. Которая останется при тебе, когда меня не будет рядом. Очень, знаешь ли, полезная привычка получится, если приживется. Давай-давай, повторяй, не ленись.
— Проснулись, перепугались, — мрачно сказал Абилат. — Проснулись. Перепугались. Проснулись. Перепугались. Проснулись…
Зогги глядел на меня неодобрительно. Дескать, что же ты, гад, из мальчика жилы тянешь? У нас с Зогги совершенно разные взгляды на воспитание. Иначе и быть не может: его питомцы попадают к нему совсем маленькими, а мои ко мне — великовозрастными балбесами, с кучей дурацких привычек. Взять хотя бы привычку задавать вопросы вместо того, чтобы самостоятельно разгадывать загадки. Почему всем кажется, что так проще и интересней? Ну вот кто, кто им это сказал?!
— Неужели так и не понял? — спросил я Абилата. — До сих пор? Ну сам же говоришь: проснулись. И перепугались. Вот чего они, по-твоему, перепугались?
— Что сон закончился, а Мормора осталась? — неуверенно предположил он.
— Ну да. Пока все очень правильно. Продолжай.
— А я не знаю, как тут можно продолжить. Все одновременно проснулись — это я понимаю. Поглядели в окно, увидели, что Гажин превратился в Мормору, испугались — тут тоже все ясно. И что дальше? Почему это повредило настоящей Морморе?
— А как ты думаешь, в момент пробуждения хоть кто-нибудь из горожан подумал, что за окном — фальшивая Мормора? И, следовательно, где-то осталась еще одна, „настоящая“?
— Н-н-нет, — неуверенно протянул Абилат. Собрался с мыслями и решительно помотал головой. — Конечно нет. Все, кроме нас, думали, что Мормора — одна и та же, то есть та самая — ну, вы поняли, что я хочу сказать…
— Ну да!.. Ладно, дальше давай рассуждать вместе. Во-первых, как тебе кажется, после того как все горожане проснулись, в Морморе остался хотя бы один мученик?
— Разве только мертвые. По крайней мере, этот ваш бывший ученик грозил, что все непокорные умрут во сне и останутся в Морморе навсегда…
— О мертвых поговорим потом. Живые там оставались?
— Нет. Но так уже не раз бывало: днем-то никто не спит. Особенно в конце года. А Мормора стояла себе как ни в чем не бывало.
— Правильно. Но пока вы бодрствовали, вы же помнили, что Мормора есть, верно? Строили планы, как избавиться от ночных кошмаров, пытались что-то сделать. Небось целыми днями только об этом и думали.
— Ну… Да, конечно.
— И никто не сомневался, что стоит ему уснуть, и кошмар начнется снова, верно?
— Верно.
— А сегодня? Как ты думаешь, хоть кто-то продолжал бояться страшных снов, когда увидел, что Мормора стала реальностью?
— Не думаю. Люди считают, что сны, даже самые страшные, — это все-таки ерунда. А то, что происходит наяву, очень важно. Конечно, если уж видишь, что Мормора стала явью, про сны и не вспомнишь.
— Вот! — торжественно сказал я. — Именно к этому выводу я тебя и подводил. Мало того, что все мученики убрались из Морморы, они еще и думать о ней перестали. Более того, несколько минут были совершенно уверены, что пространство их кошмарных сновидений — вот оно, никакой иной Морморы нет и не было никогда. Все их внимание было целиком захвачено новыми страшными обстоятельствами жизни, в этот момент никто не мог беспокоиться о снах, которые приснятся завтра…