– Оставьте вы его, – раздался сзади спокойный,
уверенный голос, и я шарахнулся, по всем правилам упал на землю, перекатился на
бок, выхватив одновременно пистолет.
В трех шагах от меня стоял незнакомец, высокий и сухопарый.
Лицо у него было узкое, умное и запоминающееся: смуглое, мохнатые брови
вразлет, крючковатый нос, эспаньолка и маленькие лихие усики. Одет элегантно и
добротно, но как-то старомодно: строгий черный костюм забытого фасона и сорочка
с кружевным пышным жабо, какие носили кавалеры куртуазного восемнадцатого века.
На голове дисгармонично красовался лихо заломленный красный берет с пушистым
пером.
– Оставьте вы его, – повторил незнакомец, постукивая
тростью по ближайшей кочке. – И уберите эту штуку, я имею в виду пистолет.
Или вы меня боитесь?
– А покажите-ка зубки, – сказал я, вставая. Не то чтобы
я его боялся, но он появился неизвестно откуда, неизвестно как сумел
подкрасться бесшумно, и неясно еще, что ему от меня нужно.
– Это вы напрасно, – сказал он. – Зубы у меня
самые обыкновенные. Вы-то кто такой?
– Я из-за Мохнатого Хребта, – нахально сказал я. –
Там у нас все другое, совсем не как у вас. Понимаете, я всегда любил
путешествовать…
– А врать тоже любите?
– С чего вы взяли? – очень натурально изумился и даже
слегка оскорбился я.
Не отрывая от меня ироничного взгляда, он щелкнул пальцами,
и позади него возникло огромное мягкое кресло, тоже ужасно старомодное. Что-то
толкнуло меня под коленки – второе кресло, такое же массивное, со спинкой выше
человеческого роста.
– Прошу, – сказал он и сел. – Итак, по вашему
утверждению, вы явились сюда из-за Мохнатого Хребта?
– Вот именно, – сказал я, скопировал его позу и
светским тоном добавил: – Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?
– Нет, – сказал он. – Я и так знаю, что вы врете,
к чему мне сомневаться? Собственно говоря, это неплохая задумка – объявить себя
пришельцем из-за Хребта. Большинство у нас уверены в существовании за Хребтом
каких-то неизвестных областей. Но, кроме большинства, есть еще и хорошо
информированное меньшинство, к которому принадлежит и ваш покорный слуга. Так
что для меня придумайте что-нибудь поубедительнее. Проще всего было бы передать
вас компетентным органам на предмет соответствующей проверки.
Последняя фраза мне особенно не понравилась, и я сказал:
– Но-но, не забывайте…
Он как-то странно взмахнул ладонью, и что-то зашевелилось у
меня под курткой, тычась в ребра, – мой пистолет. Прежде чем я успел его
схватить, кольт проплыл по воздуху и нырнул в карман незнакомца.
– Вот, – сказал незнакомец. – Так гораздо
спокойнее, не правда ли? Кто вы такой?
– Знаете, это похоже на допрос.
– А это и есть допрос, – кивнул он, сверля меня
взглядом.
Пора было брать инициативу в свои руки. Мне не нравились
упоминания о допросах, проверках и компетентных органах. И тип этот не
нравился, в нем я нутром чуял коллегу-контрразведчика, оседлавшего противника и
принявшегося его разрабатывать. Только я сам привык разрабатывать других…
Между нами было около двух метров жестких кочек – не так уж
много. Я напряг мускулы, прикинул, как буду бить ребром ладони по горлу, и
взметнулся с кресла.
Небо, земля, обломки вертолета замелькали в бешеном
хороводе, кочки вздыбились, и самая большая, самая твердая ударила по затылку.
Я лежал, задыхаясь от боли и злого бессилия, а он не изменил позы, пальцем не
шевельнул, смотрел скучающе, как смотрит взрослый на нехитрые проказы карапуза.
Ударил он не сам, не рукой – уж в ударах я разбирался. Впечатление было такое,
словно ветер закрутил меня, а потом сгустился до каменной твердости и ударил не
хуже опытного боксера. Что ж, всегда найдется кто-то, лучше тебя умеющий то,
что умеешь ты, – это азы. Ничего удивительного, если учесть, что этот тип
создает кресла из ничего и повторяет трюки из репертуара Пацюка…
– Вставайте, – сказал он, играя тростью. – И
давайте без эксцессов – это бессмысленно при любом количестве попыток.
Вставайте и садитесь.
Я встал и сел – что мне еще оставалось?
– Вот теперь мне совершенно ясно, что вы издалека.
– Почему?
– Потому что любой здешний знает: на меня бессмысленно
бросаться с кулаками. Кто вы?
– Я могу не отвечать на этот вопрос?
– Можете, – кивнул он. – Можете не отвечать ни на
какие вопросы. Я не собираюсь силой вытягивать из вас то, что вы хотите скрыть.
– Тогда я могу идти?
– Куда угодно.
– А пистолет?
Он бросил мне пистолет. Я поймал кольт на лету, сунул в
кобуру и остался сидеть. Не мог я так просто уйти, и незнакомец, судя по его
улыбке, отлично это понимал.
– Ну? – спросил он. – В спину я не стреляю, почему
же вы сидите?
– Нет, постойте… – сказал я.
– Вы рассчитываете, что я буду отвечать на ваши вопросы?
– Хотелось бы. – Я оглянулся на Бауэра. Руди сидел в
той же позе, глаза его смотрели пусто и мертво. Я обернулся к своему странному
собеседнику: – Что с ним?
– Откуда я знаю?
– Не знаете?
– Никто не знает. Он сидит здесь с тех пор, как существует
мир.
– И давно существует мир?
– Давно.
– А что было до него?
Его лицо исказила непонятная гримаса. Он сказал сухо и
быстро:
– Раньше была Вечность. Это очень удачное слово – Вечность.
Оно объясняет все и не объясняет ничего. Перед лицом Вечности глупо задавать
вопросы, потому что она сама по себе – неразрешимый вопрос, затмевающий все
остальные. Раньше была Вечность, вам этого достаточно?
– Честно говоря, не очень, – сказал я. – Вечность
не существует сама по себе. Всегда существует что-то помимо нее.
– Я не люблю пустых фраз.
– Я тоже, – сказал я. – И терпеть не могу слово
«вечность». Вечности нет.
– А сколько чертей может уместиться на острие иглы?
– Я не знаю, можно ли вам верить… – сказал я.
– Представьте, я тоже.
– Но так мы никогда…
Он не ответил. Его лицо странно изменилось вдруг, словно
кто-то невидимый шептал ему что-то на ухо.
– Ну вот. – Он пружинисто выпрямился. – Вот так
всегда – ворвутся посреди разговора, и всегда это срочно, до зарезу… Мне пора.
Мы еще встретимся в городе.
Он начал таять в воздухе, как Чеширский Кот. Таяло узкое
лицо хитрого черта, таяли старомодный костюм и трость. Кресел не стало. Я пошел
к шоссе, не оглядываясь на обломки вертолета и куклу-Бауэра.