– Вот именно, – сказала она. – А ты не знаешь?
– Понятия не имею.
– Ты кто такой?
– Это так уж важно?
– Да.
– Я бродяга. Скитаюсь себе по местам, где не был прежде, вот
и к вам занесло. Достаточно?
– Что ты о нас знаешь?
– Абсолютно ничего, – сказал я.
– Откуда ты?
– Издалека.
– Из-за Мохнатого Хребта?
– Приблизительно, – осторожно кивнул я. – Можно
сказать и так.
– Так я и думала, – кивнула она. – Мы слышали, что
и там кто-то живет, но достоверных данных не было…
Джип обогнал броневик и несся дальше по автостраде, пополам
разрубавшей унылую серо-зеленую степь. Сопряженное пространство? Неведомое
девятое с половиной измерение? Теоретических моделей у наших ученых, как я
слышал, хватало, но с экспериментальным подтверждением было гораздо хуже. Очень
вовремя подвернулась мне эта девчонка, еще немного, и можно было принять
происходящее за деятельность некой диктатуры, зверски уничтожающей оппозицию.
Ведь это так знакомо нам, это не в таком уж давнем прошлом – изрешеченные
пулями трупы на обочине, трупы, волочащиеся за броневиками…
– Где они живут, ваши вурдалаки? – спросил я. – В
лесу?
– И в лесу, и в городе. Они…
Я схватил ее за руку, и она мгновенно затормозила, джип
снова занесло поперек шоссе. Отличные были тормоза, и реакция у нее
превосходная.
– Что случилось? – спросила она тревожно.
– Я, наверное, сойду. Это опасно – оставаться здесь одному?
– Здесь – нет, город близко. А что тебе понадобилось?
– Естественные потребности, – сказал я. – Ты
уезжай, не жди.
– Мы тебя обязательно найдем в городе, – сказала
она. – В городе поселишься в отеле «Холидей». Знаешь, что такое отель?
– Примерно представляю. Понадобятся документы или деньги?
– Что?
– Деньги или документы.
– Не понимаю, о чем ты. Остановишься в отеле «Холидей». Как
тебя зовут?
– Капитан Алехин. – Я щелкнул каблуками. Здесь я мог
позволить себе непозволительную в других местах роскошь именоваться
собственной, то бишь полученной при рождении, фамилией. – Капитан
Александр Алехин.
– Меня зовут Кати, – сказала она. – Ну, до
свиданья. Можешь остановить броневик, они подвезут, только не вздумай и с ними
шутить насчет вурдалаков… Пока.
Она показала мне язык, и джип умчался. Я огляделся, сошел на
обочину и зашагал в степь, вправо от дороги – туда, где виднелись эти обломки.
Я знал, что могу увидеть их здесь, где же им еще быть, как не здесь, но
подсознательно надеялся, что все будет не так примитивно, что это не просто
авария, а мостик к чему-то глобальному, важному. Так думали обложившие островок
светила научной мысли, так думали и у нас, все мы надеялись на нечто
значительное, великое, эпохальное, на сияющие горизонты, доступные вершины, еще
вчера считавшиеся непокоримыми. Воздушные замки. Уютные фуникулеры, ведущие к
снеговым пикам, куда до сих пор доползали на брюхе лишь отчаянные одиночки – по
одному везунчику на девяносто девять почетно сгинувших без вести. О многом мы
грезили, не привыкшие грезить люди, наблюдая в бинокли за островком…
Когда-то, совсем недавно, всего три дня назад, это был
скоростной вертолет «Орлан», маневренная и надежная машина. Теперь передо мной
громоздились перекрученные лохмотья ферролита, землю усеяли клочья обивки и
осколки унилекса – небьющегося стекла фантастической прочности. Дед бил-бил –
не разбил, баба била-била – не разбила… Один решетчатый хвост остался
нетронутым, красно-синий хвост с яркой эмблемой биостанции «Зебра» – его я и
увидел из машины. Красивое перо мертвой птицы.
А земля вокруг нетронута, цела трава, целы низкие серые
кочки, придающие равнине вид коварного болота. Ни малейшего следа, несмотря на
то что падавший с высоты вертолет должен был разметать землю, вспахать ее,
вырвать кочки, оставить заметный след. Я служил когда-то в вертолетных частях и
хорошо знал, как это выглядит… Или на здешнюю почву наши законы природы не
действуют?
Я ударил каблуком по земле. Земля была твердая, пронизанная
корнями, но каблук все-таки выбил крохотную ямку. Земля самая обыкновенная.
Либо разбитый вертолет был опущен на землю медленно, плавно, с нормальной
посадочной скоростью, либо все произошло где-то в другом месте, и обломки
перевезены сюда.
Нечего и пытаться пролезть в кабину – кабины не было. Я
принюхался – сладковатого запаха разложения не чувствовалось, пахло только
сухой травой, краской, свежей синтетикой – «Орлан» был новенький, Бауэр решил
его обновить и обновил вот. Руди, кто это тебя так?
Я обошел обломки со стороны бывшей кабины и замер. В тени
стоял голубой пластиковый ящик, и на ящике сидел Рудольф Бауэр, сидел, свесив
длинные руки меж колен, загорелый, безмятежный, одетый так, как был одет в день
своего исчезновения, и одежда – чистая, отутюженная, новенькая. Даже запах его
любимого одеколона «Шери» витал в воздухе.
– Ты… ты чего здесь сидишь? – спросил я хрипло.
Бауэр спокойно и неторопливо поднял голову, наши взгляды
встретились, и я охнул. Это нельзя было даже назвать взглядом идиота, гораздо
страшнее – пустота. У любого идиота в глазах что-то есть, хотя бы один
идиотизм, а у ЭТОГО был пустой, как вакуум, взгляд, взгляд, из которого
отсосано все человеческое и ничего не дано взамен. Ни малейшей тени каких бы то
ни было эмоций. Бессмысленная стерильная пустота.
– Кто ты такой? – спросил Бауэр столь же стерильным,
профильтрованным голосом, и его лицо осталось неподвижным, а глаза смотрели
сквозь меня с величавым спокойствием слепых бельм степной каменной бабы,
повидавшей на своем веку слишком многое, чтобы интересоваться каким-то там
одиноким двуногим. Впрочем, и равнодушия в этом взгляде не было. Ничего не
было. Просто Пустота.
– Бауэр, – сказал я, и мне хотелось плакать. –
Руди, ты же меня знаешь, мы с тобой сто раз летали на рыбалку, и ресторан
«Камеамеа Великий», помнишь? Я Алехин, капитан Алехин, неужели ты забыл?
– Я тебя не знаю, – сказал он. – Оставь меня в
покое.
– Может быть, тебе лекарства? – Я потянулся за
аптечкой.
– Никаких лекарств, – сказал этот манекен. –
Оставь меня в покое.
Разумом я понимал, что это не Руди, что все так и,
останется, но сердцем не смог принять – суетился вокруг него, совал ему ампулы,
пытался заставить встать и идти за мной, а он отстранялся, отводил мои руки,
монотонно просил отстать, отвязаться, оставить его в покое, уйти и не
надоедать. Не узнавал меня и не хотел со мной разговаривать, не хотел ничего
делать и принимать от меня помощь. Я выбился из сил и отступился наконец. Все
равно что биться головой о каменную стену, только стена еще и заявляла человеческим
голосом, что она всем этим недовольна и просит меня идти своей дорогой.