Кошка в светлой комнате - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 50

Завертелась бешеная карусель. Судя по прошлому опыту, прорываться следовало по прямой, напролом, на скорости, но Панарин не знал, годится ли сейчас прежний опыт. Выходя из иммельмана, он увидел, как крутящимся клубком огня несется к земле «двойка» Пети Стрижа, как три медузы берут в клещи самолет Сенечки Босого.

– Сеня, вверх, вверх! – закричал Панарин и, нарушая собственный приказ, бросился на выручку, направил машину вниз, выстрелил зондами, в ближайшую медузу, надеясь хоть чем-нибудь помочь Сенечке. Перегрузка налила тело ртутью, окаемок шлема впился в щеки, в лоб, Панарин едва увернулся от атакующей медузы, метнулся влево, вниз, вправо, вверх. Пылающий самолет Сенечки вошел в штопор как раз под ним…

То, что бесполезно было бы описывать словами, кончилось. Медузы остались позади. «Как же так, – кричал про себя Панарин, глотая слезы, – как же так? Ведь он садился здесь, я уверен, почему же тогда? Потому что – истребители?»

Он не видел никого из своих, но они тотчас напомнили о себе. Станчев и Барабаш уже шли на посажу, Леня летел где-то справа, чуть позади, у Таирова сорвало факел, и он тянул в девятый квадрат.

Панарин откинул фонарь, вылез на бетонку. К нему подошли Станчо Станчев и Барабаш. «Сарыч» Лени, затухающе свистя турбиной, остановился в нескольких шагах. У Лени и на этот раз хватило сил бодро выпрыгнуть в своей всегдашней манере. Панарин шагнул к нему, схватил за ремни и притянул к себе.

– Ты что? – Леня хлопнул роскошными ресницами.

– Вот они, твои истребители, падло! – Панарин бросил руку к кобуре, но пальцы наткнулись на широкую ладонь Станчева, накрывшую застежку, и Панарин опомнился. – Вот они, твои истребители…

Леня был бледен:

– Но кто же знал?

А у Панарина пропали вдруг вся злость и ярость на, этого лихого экспериментатора, шагавшего по науке, как киношный ковбой по условному городу-декорации. Не имел права на эту злость – потому что смолчал, не настоял.

– Ладно, – сказал Панарин, ни на кого не глядя. – Замяли.

– Нет, ты скажи! – крикнул Леня. – Что сделать? Что нужно сделать? Ты только скажи!

– Не знаю, – глядя в землю, сказал Панарин.

Они пошли к диспетчерской. На традиционной лавочке, дожидаясь их, сидел рядом с тремя откупоренными и непочатыми бутылками Брюс, терзал баян. Тут же пили Коля Крымов и Чебрец.

– Держите, ребята. – Брюс отложил баян и стал раздавать бутылки.

Панарин почему-то припомнил, что до того, как удариться в науку, долговязый рыжий Брюс был спасателем на нефтяных промыслах в Северном море.

К Панарину бросилась словно из-под земли возникшая Клементина и стала торопливо его ощупывать, цел ли – что было, в общем-то глупо, но у Панарина не хватило ни сил, ни желания ей препятствовать. Он сел, улыбнулся Клементине застывшими губами, взял у Лени бутылку. Вяло удивился, отчего нет здесь Наташи, Сенечкиной вдовы, и тут же вспомнил – она, скорее всего, узнала о случившемся в диспетчерской. Сразу же…

Чебрец вдруг отобрал у Брюса баян и запел во весь голос:

В дом входили в форточку,

выходили в форточку,

все на свете семечки, друзья.

И в края далекие залетели мальчики —

корешок мой Сенечка и я…

Он орал, бледный, с остекленевшими глазами. На него жутко было смотреть, и Панарин отвернулся.

Леня толкнул Панарина локтем: у калитки стоял хмурый Адамян. Панарин отодвинул Клементину, шагнул к Адамяну, вытянулся, щелкнул каблуками и откозырял. Он никогда так не делал раньше – такого обычая не было ни в писаных, ни в неписаных законах.

– Честь имею доложить, – сказал он звенящим голосом. – Задание выполнено к вящей славе невыносимо развитой науки. Доставлено приблизительно шесть с половиной кубометров «взвеси». Потери – два самолета, два пилота. Служу науке!

– Плюс звено истребителей – три самолета, три пилота, – тусклым голосом поправил его Адамян, повернулся через правое плечо, двигаясь, как скверно сделанная марионетка, и ушел в калитку.

Панарин мрачно вылил в стакан остатки и отодвинул пустую бутылку. Зоечка торопливо принесла новую. Установка в третий раз играла по его заказу «Танец маленьких лебедей».

Было еще светло, и в баре сидели человек десять, почти все по одному. Под панаринским столиком спал Коля Крымов, начавший слишком рано. Обер-механик Шлепаков, только что вернувшийся с «материка», показывал друзьям новенький золотой пятнадцатирублевик с профилем Президента Всей Науки, а друзья похабно комментировали это историческое событие.

Поселок скучно притих в ожидании традиционного вечернего загула. Отставку Тарантула он принял с восточным фатализмом. Вслух об этом не говорили, но большинству было просто-напросто наплевать.

Предместкома Тютюнин целыми днями шатался по Поселку в абсолютно непотребном состоянии, бил уличные фонари и стекла, орал песни, разломал об кого-то балалайку, затевал драки с безопасниками и доказывал всем, что он – побочный правнук Емельки Пугачева, а потому еще утворит такое, отчего все содрогнутся. И утворил-таки – в один прекрасный день на крыльце дирекции нашли лист бумаги, на котором его пьяным почерком было размашисто изображено фломастером: «Ну вас всех! Ушел в Вундерланд». Окаемов носился по улицам на завывающем броневике, собирая своих ореликов. Поселок и окрестности прочесывали с овчарками и инфракрасными детекторами. Подобрали два десятка аборигенов, нечаянно отыскали потерявшиеся два года назад ящики с оборудованием, спугнули несколько парочек, но Тютюнина не нашли. Когда пошли на второй заход, одна из овчарок взяла след предместкома, довела до предгорий, границы Вундерланда, села и завыла. Дальше никто идти не осмелился.

Бонер и Славичек продолжали свою загадочную жизнь в Зазеркалье. На постаменте памятника Изобретателю Колеса кто-то глубоко выцарапал: «Ну и на хрена изобретал, балда?» Ходили слухи, что Президент Всей Науки пишет воспоминания «Мои встречи с Ньютоном».

Когда Панарин поднял глаза, напротив сидел профессор Пастраго, в джинсах и черном свитере с засученными рукавами. Выше левого запястья синела старая татуировка: «Примем участие в броуновском движении!» Справа на свитере поблескивал разноцветной эмалью и мелкими бриллиантиками какой-то затейливый орден, параметрами схожий с пачкой сигарет.

– А это чей? – без особого интереса спросил Панарин.

– Барбадосский. Я там вылечил от клептомании министра путей сообщения.

– Там еще и пути сообщения есть?

– И разнообразные. Тим, вы по-прежнему ломаете голову: садился Тарантул в Вундерланде или нет? Но какое это имеет значение? Сидеть! – Он прижал ладонью плечо привставшего от удивления Панарина. – Я вот о чем – с чего вы взяли, будто всякий, кто садился в Вундерланде, автоматически станет ангелом с белыми крылышками и нежным альтруистом? Только потому, что он там садился? Чушь какая… С точки зрения психологии. Подумайте… Здесь угощают? – Он осушил непочатую бутылку одним длинным глотком.