Уитни постаралась отделаться от размышлений о презренном
соседе. Почему Пол не делает предложения? И почему никогда не говорит ни о
любви, ни о женитьбе?
Она все еще искала ответы на эти неприятные вопросы, когда
коляска остановилась у дома Клейтона.
Парадная дверь открылась, и на пороге возник чопорный
дворецкий, высокомерно разглядывающий прибывших гостей.
— Добрый вечер, — величественно провозгласил он.
Сначала Уитни была шокирована, потом начала втайне
забавляться надменными манерами, более подобающими дворецкому титулованного
лица, чем слуге мелкопоместного дворянина;
Пока лакей снимал плащи с тети Энн и Мартина, в небольшое
фойе из холла вошел Клейтон и шагнул прямо к Уитни.
— Можно? — вежливо осведомился он, заходя ей за спину и
осторожно притрагиваясь к легкой накидке персикового цвета, окутывавшей ее
плечи.
— Благодарю вас, — вежливо пробормотала Уитни.
Откинув широкий капюшон, она расстегнула атласную застежку у
горла, стараясь как можно быстрее избавиться от накидки. Прикосновение его рук
напомнило ей о дне пикника, когда он бесстыдно ласкал ее у ручья и обещал в
будущем сжимать в объятиях дольше и сильнее, словно предлагал ребенку конфету. Самодовольный
осел!
Отец подвел тетку к столику полюбоваться безделушками из
слоновой кости, а Клейтон проводил Уитни в комнату, служившую, очевидно, и
гостиной, и кабинетом.
В широком камине плясало яркое пламя, изгоняя ночной холод и
добавляя мягкое сияние к мерцанию свечей в подсвечниках на каминной полке.
Мебели было немного, но вся дорогая, красивая и в чисто мужском вкусе. Одна
стена была занята длинным дубовым комодом с прекрасной резьбой, на обоих концах
которого стояла пара великолепных массивных серебряных канделябров. Верх шкафа
был инкрустирован мраморными квадратами, каждый из которых окружали полоски
резного дерева. В центре красовался огромный серебряный чайный сервиз,
подобного которому Уитни никогда не видела. Он казался таким тяжелым, что
Сьюелл, их дворецкий, наверняка не смог бы его поднять, не говоря уже о том,
чтобы с достоинством внести в гостиную.
Уитни даже улыбнулась, представив, как их всегда безупречно
воспитанный дворецкий, спотыкаясь, сгибается под тяжестью подноса с сервизом.
— Смею ли я надеяться, что эта улыбка означает некоторую
перемену вашего мнения обо мне к лучшему? — лениво осведомился Клейтон.
Уитни резко вскинула голову.
— Я не успела составить о вас никакого мнения, — солгала
она.
— А по-моему, вы обо мне весьма определенного мнения, —
хмыкнул Клейтон, усаживая ее в удобное кресло, обитое мягкой темно-красной
кожей, и, вместо того чтобы самому устроиться в другом кресле напротив, у
наглеца хватило дерзости присесть на подлокотник ее кресла и небрежно вытянуть
руку на спинку.
— Если в этой комнате не хватает удобных стульев, я буду
счастлива постоять, — холодно объявила Уитни, пытаясь подняться.
Но руки Клейтона стиснули ее плечи и вдавили девушку обратно
в кресло.
— Мисс Стоун, — заметил он, вставая и улыбаясь в ее
запрокинутое лицо, — у вас язык настоящей гадюки.
— Благодарю вас, — невозмутимо ответствовала Уитни. — А у
вас манеры варвара.
Как ни странно, Клейтон, вместо того чтобы обидеться,
неожиданно разразился громким хохотом, и прошло несколько минут, прежде чем он,
все еще посмеиваясь, протянул руку и нежно взъерошил волосы у нее на макушке.
Уитни мгновенно оказалась на ногах, разрываясь между желанием дать ему по
физиономии или просто лягнуть. Но в этот момент в комнате появились отец и
тетка и застали их стоящими лицом к лицу: откровенно восхищенное выражение лица
Клейтона и злобно взирающего на него в ледяном молчании — Уитни.
— Ну что же, вижу, вы заняты чертовски приятной беседой! —
жизнерадостно провозгласил отец, что заставило губы Клейтона подозрительно
дернуться, а Уитни — едва удержать нервный смешок.
Ужин оказался пиршеством, сделавшим бы честь королевскому
повару. Уитни лениво ковыряла великолепного омара под соусом из белого вина,
чувствуя себя крайне неловко во главе длинного стола, напротив Клейтона. Почему
ее посадили сюда, на место хозяйки дома? Как неприятно!
Сам он играл роль хозяина с естественной непринужденной
элегантностью, невольно восхитившей Уитни. И даже леди Энн, полностью оттаяв,
вступила с ним в оживленную политическую дискуссию.
Когда принесли пятое блюдо, Уитни прервала долгое
мучительное добровольное молчание. Клейтон поддразнивал и поддевал ее,
насмехался, весь вечер говорил колкости, пока она не приняла наконец участия в
беседе, но лишь для того, чтобы защитить право женщин на одинаковое с мужчинами
образование.
— Какая польза от геометрии женщине, которая проводит все
свободное время, вышивая платки для мужа? — ехидно осведомился он.
Уитни обвинила хозяина дома в том, что он мыслит совсем как
ее дедушка, за что Клейтон шутливо наградил ее прозвищем «синего чулка».
— Чертов «синий чулок», — поправила Уитни, весело улыбаясь.
— Именно так джентльмены вроде вас, чьи убеждения так и не изменились со времен
средневековья, называют любую женщину, в чьем словаре содержится более трех
общеупотребительных фраз.
— И какие же эти фразы, позвольте спросить? —
поинтересовался Клейтон.
— «Да, милорд», «нет, милорд» и «как вам будет угодно,
милорд». — И, гордо вздернув подбородок, добавила: — Как грустно, что
большинство женщин под угрозой остаться старыми девами с детства приучают
казаться глупенькими болтушками.
— Согласен, — тихо признался Клейтон, но, прежде чем Уитни
успела опомниться от изумления, добавил: — Однако факт остается фактом: какое
бы прекрасное образование ни получила женщина, настанет день, когда ей придется
повиноваться ее господину и повелителю.
— Я так не считаю, — фыркнула Уитни, игнорируя
страдальческие, умоляющие взгляды отца. — Более того, я никогда, никогда в
жизни не назову ни одного мужчину своим господином и повелителем.
— Неужели? — саркастически усмехнулся Клейтон.
Уитни уже собиралась ответить, когда ее отец, к удивлению
дочери и раздражению хозяина дома, пустился в пространные рассуждения
относительно орошения ферм.
За десертом Клейтон вновь обратился к Уитни:
— Мне хотелось бы знать, в какую игру вы особенно любите
играть после ужина.
Взгляды серых и зеленых глаз скрестились в молчаливом
веселом понимании, однако Клейтон многозначительно договорил: