— Ничуть, — заверил Стивен, поняв, что брат, кажется, вообще
не слушает Баскервиля. — Он с радостью прикарманит ваши денежки вместе с
капиталами остальных.
Клейтон с сардонической усмешкой снисходительно оглядел
Стивена. Он просто не мог оставаться сегодня дома и медленно сходить с ума.
Однако жизнерадостные разговоры, ведущиеся за столом, и общее веселое
настроение начинали действовать ему на нервы, а ведь он провел здесь всего
около часа. Он уже был готов попросить брата вместе поехать на Аппер-Брук-стрит
и напиться до бесчувствия, что более подходило его теперешнему состоянию, когда
Стивен внезапно заметил:
— Не ожидал увидеть тебя здесь. Думал, ты будешь на приеме,
который мать устраивает сегодня для родственников. — И прекрасно разыгрывая
роль некстати проболтавшегося человека, покачал головой и с извиняющимся видом
добавил: — О, прости Клей! Я совсем забыл, что, поскольку Уитни гостит у нее,
ты, естественно, будешь на приеме.
Баскервиль, до которого, к несчастью, донеслись последние
слова, немедленно забыл о принятом решении и с неподдельной сердечностью
объявил:
— Ваша жена просто прелесть. Красива и мила. Передайте ей
мои лучшие… — И с отвисшей от изумления челюстью увидел, как Клейтон
Уэстморленд, на мгновение застыв, медленно выпрямляется. — Я последнее время
вообще ее не видел, — поспешно заверил бедняга.
Но герцог уже поднялся из за стола, глядя на своего брата с
потрясенным недоверием, удивлением и чем-то еще, что окончательно сконфуженный
и сбитый с толку Баскервиль так и не удосужился понять. И тут, даже не
позаботившись собрать огромный ворох фишек, составлявших его выигрыш, или хотя
бы вежливо попрощаться, герцог повернулся и решительным шагом направился к
двери.
— Подумать только! — охнул Баскервиль, глядя вслед
удалявшемуся Клейтону. — На этот раз вы действительно сунулись не в свое дело,
лорд Уэстморленд! Я не успел вам сказать — его светлость терпеть не может,
когда герцогиня выезжает без него.
— Совершенно верно, — широко улыбнулся
Стивен. — Терпеть не может.
Поездка в Гренд Оук, на которую обычно уходило четыре часа,
сейчас заняла лишь три с половиной — поистине рекорд, особенно если учесть, что
Клейтон даже не заехал домой переодеться и отправился в путь прямо от дверей
клуба. Уитни однако Клейтон успел опередить ее, повелительно указав на дверь.
Горничная нехотя вручила ему мыло и салфетку и вышла, не сказав ни слова.
Клейтон с мучительной нежностью намылил спину Уитни,
стараясь делать это как можно осторожнее.
— Как хорошо, Кларисса, — пробормотала Уитни, когда
намыленная салфетка скользнула по ногам. Обычно Кларисса предоставляла госпоже
мыться самой, но последнее время так волновалась и тревожилась за нее, что
Уитни уже привыкла к этим не совсем обычным услугам.
Розовая, со сверкающими каплями душистой воды, Уитни
поднялась и ступила из ванны на коврик. Она уже хотела повернуться и взять
полотенце, но Кларисса с ее чрезмерными заботами, едва прикасаясь, уже вытирала
шею, плечи и спину.
— Спасибо, Кларисса, теперь я сама. Поужинаю здесь, а потом
оденусь и спущусь…
Обернувшись, Уитни потянулась за полотенцем. С лица сбежала
краска. Ноги задрожали, и она, пошатнувшись, едва не упала при виде мрачного,
неулыбающегося, но от этого не менее красивого лица мужа, который молча
продолжал вытирать ее. Уитни, онемев, в состоянии полного паралича, застыла на
месте, не в силах ни пошевелиться, ни заговорить.
Клейтон начал промокать полотенцем влагу на бедрах и животе,
и Уитни смутно ощутила, что его руки чуть задержались, но он и не думал ласкать
ее. Уитни отчаянно пыталась сообразить, что происходит. Клейтон здесь и больше
не сердится на нее, но продолжает молчать. И даже не улыбнется. И дотрагивается
до нее не властно, как муж… а… униженно… как слуга!
Комок слез подступил к горлу, не давая дышать. Герцог стал
ее горничной, желая показать, что пришел с повинной, пытаясь показать, как
принижен и жалок.
Клейтон осторожно усадил Уитни на стул у самой ванны, не
глядя на жену, опустился на колено и начал промокать полотенцем капли, все еще
оставшиеся на ногах.
— Клейтон, — прерывисто прошептала она, — о, пожалуйста…
Но Клейтон, не обращая внимания на мольбы, пробормотал
искаженным, полным боли голосом:
— Если мне когда-нибудь придет в голову, будто ты решила
снова покинуть меня, какими бы вескими ни были при этом причины, я велю
запереть тебя в твоей комнате и заколотить двери, да поможет мне Бог!
— А ты останешься вместе со мной в этой комнате? — дрожащим
голосом спросила Уитни.
Клейтон поднял ее изящную ножку, нежно Приложил к щеке и
поцеловал.
— Да, — шепнул он и, встав, подошел к гардеробу.
Вынув оттуда синий шелковый халат, он вновь направился к
жене. Уитни просунула руки в рукава и стояла, как кукла, пока Клейтон завязывал
пояс халата. Не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и понес к низкому
столику, где стоял поднос с ужином. Опустившись в кресло, он усадил жену себе
на колени и снял крышку с первого блюда. Уитни поняла, что он хочет
собственноручно кормить ее. Нет, этого она не вынесет!
— Не надо, — тихо запротестовала она, обнимая мужа и пряча
лицо у него на груди. — Прошу тебя, не делай этого! Просто поговори со мной!
Пожалуйста, поговори!
— Не могу, — выдохнул Клейтон, задыхаясь. — Не могу найти
слов.
Мучительная тоска в его голосе была такой безнадежной, что у
Уитни из глаз брызнули слезы.
— Зато я могу, — захлебываясь слезами, выдавила она. — Ты
сам научил меня им: я люблю тебя. Я люблю тебя.
Клейтон провел пальцами по роскошным каштаново-рыжеватым
прядям и бережно взял в ладони прекрасное лицо.
— Я люблю тебя, — отозвался он хрипло. — Боже! Как я люблю
тебя!
Стрелки на часах из позолоченной бронзы показывали уже
половину второго. Клейтон нежно смотрел на спящую в его объятиях жену:
растрепанная головка доверчиво покоилась на широкой мужской груди. Осторожно
отведя локон со щеки Уитни, Клейтон прижал ее к себе и коснулся поцелуем лба.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он, хотя знал, что Уитни спит
и не слышит. Но ему необходимо было снова и снова повторять эти слова.
Он произносил их в душе каждый раз, припадая губами к ее
влажному рту в жадной потребности или с невыразимой нежностью.
— Я люблю тебя.
Эти слова пело его сердце, когда она извивалась под ним и
грациозно выгибалась, чтобы встретить каждый толчок, каждую ласку. Мелодия этих
слов, ни на секунду не прерываясь, взмывала крещендо в те мгновения, когда он
вел Уитни к невообразимым высотам экстаза и там присоединялся к ней.