Мучительная неотвязная мысль терзала его, однако, всего
несколько минут, потому что Клейтон, вглядываясь в фиолетово-розовый закат, не
мог поверить, что Уитни способна уйти к другому. Возможно, во всем была
виновата бутылка бренди, которую он успел выпить за последние два часа, но
Клейтону почему-то казалось, что Уитни… Уитни со временем привыкла к нему и
даже немного полюбила. Немного.
Клейтон вспомнил о ее привычке сидеть в кабинете,
свернувшись в кресле, пока он работает, и читать, писать письма или
подсчитывать домашние расходы. Она любила быть рядом с мужем. И ей чертовски
нравилось лежать с ним в постели. Ни одна женщина на свете не могла бы так
таять в объятиях мужчины и пытаться подарить ему такое же наслаждение, какое
получала от него, если бы была к нему равнодушна.
Клейтон отчаянно любил Уитни в тот день, когда они
поженились, она же не любила его. Тогда. Но с тех пор прошел не один месяц, и
она, конечно, питает к нему некоторое подобие любви.
Не зная куда деваться, Клейтон встал и направился в спальню
Уитни. Без хозяйки она больше не была красивой и уютной. Уитни исчезла и вместе
с ней — смысл его существования, дающий силы жить и дышать. Он прогнал ее,
сломил неукротимый дух и разбил сердце. В ней было так много энергии и
мужества! Так чертовски много!
Она не побоялась вступить с ним в спор в тот день, когда
вопреки приказу отправилась на прогулку верхом, а потом открыто бросила ему вызов,
появившись на балу у Клифтонов в великолепном зеленом платье, придавшем ее
глазам изумрудный оттенок. И когда он сидел в темноте в этой самой комнате,
ожидая ее, она не побоялась угрожать поджогом! Никто, кроме Уитни, не посмел
бы, дерзко глядя ему в глаза, утверждать, что останется под замком лишь в том
случае, если муж будет заперт вместе с ней. И почему вдруг у нее возникло бы
подобное желание, будь
Клейтон безразличен ей?
Вернувшись к себе, Клейтон оперся о раму окна и, глядя во
мрак, вспомнил, что сказала Уитни, когда он схватил ее за плечи и начал трясти,
пытаясь заставить замолчать. «Не могу, — прошептала она, морщась от боли. —
Потому что люблю тебя. Люблю твои глаза и улыбку…»
Иисусе! Как она могла говорить такие вещи, когда он намеренно
мучил ее?! «Я точно помню каждую твою ласку… нежность рук… и слова, которые ты
шепчешь, когда находишься глубоко во мне… о том, что ты, кажется, словно
прикасаешься к моему сердцу…»
Клейтон медленно побрел в гардеробную. Открыв футляр, где
хранились запонки и булавки для галстука, он вынул рубиновый перстень и
повернул так, чтобы прочесть надпись.
Глубоко вздыхая, он долго смотрел на два дорогих слова
«Моему господину», не в силах решить, надеть ли кольцо самому или подождать,
пока Уитни сама сделает это, как в ночь свадьбы. Тогда она поцеловала его
ладонь и нежно приложила к щеке.
Он надел кольцо сам, потому что не мог больше ждать. И,
сразу почувствовав себя немного лучше, сел, вытянул перед собой ноги и взял
графин с бренди. Теперь Клейтон ясно сознавал, что, прежде чем найдет Уитни,
должен примириться с ее предательством. Иначе при первом же взгляде на жену
ярость взорвется с новой силой и уничтожит их обоих.
Хорошо, пусть Уитни отдалась другому до свадьбы. Если не
позволять себе добиваться правды, не пытаться узнать имя этого человека, все
еще может уладиться. Именно он сам, лишив Уитни невинности, бросил ее в объятия
другого. Кто же виноват в том, что она в момент одиночества и отчаяния забылась
и стала искать утешения? Один раз. Он всего однажды простит ей измену.
Клейтон откинул голову на кресло и закрыл глаза. Или сотни
раз? Не важно, что бы ни сделала Уитни, он просто не может жить без нее.
В этот день Клейтон в безумном смятении, вне себя от
беспокойства проскакал по полям много миль. Он велел оседлать Хана, коня Уитни,
потому что тот, как она высокомерно напомнила, принадлежал только ей, а не был
куплен на деньги мужа.
Наконец он очутился на том высоком гребне, куда привез Уитни
когда-то, вскоре после приезда в Клей-мор. Усевшись на землю, он облокотился на
ствол того же дерева. В тот день Уитни сидела у него на коленях.
Клейтон рассеянно озирал окрестности, чуть жмурясь от ярких
солнечных лучей, плясавших по поверхности воды.
Лениво похлопывая себя по бедру хлыстом, Клейтон вспоминал,
как Уитни хотела спуститься вниз, в долину, боясь, что он захочет овладеть ею.
Господи, это было всего восемь месяцев назад! Почти восемь! Восемь самых
чудесных, счастливых, мучительных, позорных месяцев в его жизни!
Клейтон с легкой грустью улыбнулся. Восемь месяцев! Поставь
Уитни на своем, и они только должны были бы пожениться через неделю-другую! Она
утверждала, что раньше, чем через восемь месяцев, не управиться с приготовлениями
к свадьбе, и… Восемь месяцев!
Свирепо выругавшись себе под нос, Клейтон в панике вскочил.
Уитни просила восемь месяцев на подготовку к свадьбе! Даже она не настолько
наивна! И если бы посчитала, что беременна, и прибежала к нему, желая дать имя
будущему ребенку, не стала бы ждать восемь проклятых месяцев!
Ненавидя себя с такой силой, что почти не мог дышать,
Клейтон, сам того не сознавая, в ярости погонял и погонял коня, выжимая из него
все силы. Уитни не была настолько невежественна, чтобы ждать восемь месяцев,
если знала о беременности, но могла оказаться достаточно невинной, чтобы
посчитать, будто забеременела в ту ночь, когда Клейтон увез ее. И достаточно
гордой, чтобы использовать мнимую беременность в качестве предлога, чтобы
заставить его приехать к ней… однако в то же время слишком благородной, чтобы
отказаться от этой мысли и самой приехать в Клеймор.
— Дайте ему остыть, — бросил герцог груму, швыряя поводья, и
на глазах у изумленного слуги почти побежал к дому. — И велите Макрею через
пять минут запрячь в карету гнедых.
Последние слова он почти прокричал на ходу.
Два часа спустя Эмили Арчибалд получила от Клейтона вежливое
приглашение, которое правильно посчитала «приказом» следовать за его слугой к
экипажу, который привезет ее в дом на Аппер-Брук-стрит. Она с волнением и
трепетом повиновалась.
Дворецкий проводил Эмили в просторную, отделанную панелями
библиотеку, где ее ожидал герцог Клеймор, стоя у окна спиной к ней. К удивлению
Эмили, он не обернулся, чтобы приветствовать ее с обычным дружелюбием, и лишь
холодно, почти грубо сказал:
— Что предпочитаете: обмениваться следующие пять минут
любезными банальностями или сразу перейти к делу?
Он наконец медленно повернулся и взглянул на нее. Озноб
страха прошел по телу Эмили. Никогда раньше не видела она таким Клейтона Уэстморленда!
Он, как всегда, казался непроницаемо спокойным, однако сейчас излучал какую-то
жестокую решимость. Она молча глядела на него, не зная, что сказать.