И телом, и душой - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Владимирова cтр.№ 141

Он так и не узнал, где она. Воркутов не давал ответов. Почти два месяца без нее. Пятьдесят два дня без нее, превратившиеся в вереницу слившихся в одно вечное монотонное мгновение минут и секунд. Немое, мрачное давление на его психику и нервы от потерянности, неизбежности рока, бессмысленности своего существования и желтой болезни в его душе. Без права переиграть, повторить или удержаться на плаву.

Без права начать мечтать или просто подумать о том, что все еще может… повториться или стать иным.

Когда Воркутов, после почти двух месяцев поисков сказал, что круг сужается, Максиму показалось, что это был его круг, и сужался он вокруг него, именно его завербовывая в свой капкан, в свои сети и путы.

— Надежды нет? — сухими губами, ощущая горечь на языке, спросил он детектива.

— Есть. Но очень слабая, — ответил тот. — Продолжать поиски?

— Да, — коротко и лаконично.

— Это потребует дополнительных затрат…

— Хорошо. Я оплачу, — перебил Максим, заглядывая мужчине в глаза. — Если вы обещаете, что найдете ее.

Прямой пристальный взгляд впился в него уколом острой боли.

— Найду.

Максим коротко кивнул, отворачиваясь к окну. Значит, так тому и быть.

Как долго еще продлится его персональная пытка? Как много времени отвел ему некто свыше, чтобы понять, принять, смириться, вытерпеть… и не сойти с ума?… Есть ли у него хоть малый, хоть ничтожный шанс на то, что у них с Леной есть будущее? Расплывчатое, неопределенное, не выстроенное и не понятое еще ими двоими, но есть?… Каков шанс на то, что она простит его, а он простит сам себя?…

Время способно было расставить все по своим местам. Но время сейчас играло не за него, а против.

Он почти с ума сходил от неизвестности, потерянности, едкой безнадежности. Он не находил себе места в квартире, он часами разъезжал по городу, не желая возвращаться в пустую одиночную камеру с личным надзирателем. Воспоминаниями и размышлениями. Они сводили его с ума, делали почти безумным.

Как он мог допустить, чтобы это случилось с ними? Этот разрыв, крах, полное уничтожение?

А делал ли он хоть что-то для того, чтобы сохранить то, что между ними было?!

Боже, какое глубокое, острое, убивающее чувство безысходности и неотвратимости! Наверное, именно в такие моменты люди и сходят с ума, наедине со своими самотерзаниями, тревогами и мыслями, никем не понятыми и не принятыми, никем не выслушанные и просто забытые. В такие минуты понимаешь, что у тишины есть звук, а у безвкусия — пряный, но острый вкус металла, и все это монотонно давит на тебя.

Если бы он чуть раньше заметил, чуть раньше осознал, увидел, понял… Если бы он чуть раньше заставил себя прислушаться к голосу разума, совести, собственного сердца, которое всегда знало гораздо больше, чем он сам! Все могло бы быть иначе. Могло бы быть!.. Но не стало…

Почему он был таким слепцом, таким идиотом?! Может, это болезнь?… Отклонение от нормы ведь и есть ненормальность, а он — абсолютно точно ненормален. И теперь пропитан заболеванием до кончика пальца.

Как ему теперь жить без нее? Мир без нее превратился в какой-то сплошной комок, клубок нервов, боли, невозможности и запятнанной совести. Все казалось блеклым, безжизненным, пустым и просто не нежным. Зачем ему нужен был этот мир без нее?! А как он важничал, гордо вскинув подбородок, заявлял, что может без нее обойтись! Как гордился своей выдержкой, силой воли, демонстрируя всем лавровый венок!

Кому теперь нужен твой венок, твои победы, выдержка и сила воли? Без нее — ты можешь ответить, что все это для тебя значит? Так ли много, как ты думал?… Совершенное ничто.

Он не знал, что ему делать. Он не знал, как жить дальше. Единственное, что он хотел сейчас — найти Лену, узнать, как она, где, что с ней. Хотя бы эти элементарные вещи. Кажется, ему было бы достаточно просто услышать ее голос, чтобы вновь стать счастливым.

В его голове все смешалось, будто распоролись швы, выпустив изнутри все спрятанные там чувства.

Он не представлял, что будет делать, когда ее найдет, он не заглядывал так далеко. Он лишь ощущал в себе потребность узнать, что с ней. Поговорить с ней? А если она не захочет с ним разговаривать?!

Он не знал, что будет делать, если она вдруг окажется рядом. Извиняться? Глупо. Оправдываться? Бессмысленно. Просить прощения и покаяния? Поверит ли?… Но знал, что больше ее не отпустит. И не допустит, чтобы она захотела от него уйти. Он надеялся, он верил, что у него все получится. Ради нее.

Какой он видел свою дальнейшую жизнь?… Как сложно думать об этом, когда ее нет рядом. Ведь он не видел своей жизни без нее. Она рядом — это было неизменным, основополагающим, а все остальное — ложь, фальшь, мишура, шелуха. Главное, чтобы она была с ним, а потом… потом он просто начнет жить сначала.

Любил ли он ее? Любил. Признался ли себе в этом? Признался. Смирился ли с любовью? Смирился.

Но поверит ли она ему после того, что пережила по его вине? Он сомневался в этом. Наверное, такое не прощают. Не тому, кто убивал тебя на протяжении девяти лет, а потом выстрелил контрольным в голову.

Как он пришел к тому, что любит ее? Очень просто, ему никогда могло бы показаться, что все может быть настолько просто. Когда начинаешь заглядывать в себя, искать причины, выуживать на поверхность ошибки, недочеты, неправильности и нелогичности, как это делал Максим, ты находишь внутри себя то, что там было всегда. Молчало, таилось, пряталось, пылилось, не показывалось, испуганное, зажатое, маленькое, смирившееся со своей ненадобностью и, казалось, ненужностью. А теперь, найденное тобой, будто обретшее новое дыхание, получившее новую жизнь, новый толчок к развитию, вспорхнувшее к небу.

Любовь к Лене всегда была в нем. Она просто не раскрывалась, таилась, завуалированная за масками лжи, лицемерия, презрения, обмана и фальши, почти уничтоженная, превращенная в ничто, но все еще еле дышащая, живая, хоть и едва разлепившая губы, чтобы заявить о себе робким, но твердым голоском.

И он пал перед ней на колени. Перед этой любовью — непонятой, загубленной, не принятой им, забытой, разбитой, попранной, ущемленной в правах и изломанной болью и прошлыми обидами.

Он открыл ей поток свежего воздуха. И она, воспарив к небесам, воспылала в нем, возрожденная, как феникс, из пепла, загубленная, но не убитая, не порабощенная, а лишь затравленная непониманием.

Он не учился любить, но любовь горела в нем, такая, какой была, какой родилась. И он любил теперь, открыто, цельно, всей своей сущностью любил, всем своим существом. И не боялся больше признаваться себе и всему окружающему миру в том, что любит. Не считая это больше падением или слабостью.

Это было признанием силы, воли, победы. Над самим собой и своими предрассудками.

И, как жаль, что для того, чтобы понять это, признаться в этом даже себе — в первую очередь, себе! — ему пришлось пройти такой тернистый и болезненный путь. К озарению, возрождению, восстановлению.