И сколько бы они не пытались это скрывать, вуалируя чувства под масками равнодушия и беспечности, скрыть очевидное было очень сложно. И Лена видела и легкие прикосновения, и жар глаз, и шептание губ. Что-то было между ними. Что-то сильное, чему они не хотели сдаваться, уступая и смиряясь. Оба чересчур упертые, упрямые, чтобы сдаваться! Но рано ли, поздно плотина не выдержит и прорвется, и хлынет поток.
Но Лена не хотела вмешиваться в их жизнь, она слишком сильно была поглощена своей, такой трудной, непонятной, наверное, неправильной и удручающей.
Перед ней по-прежнему стояло много вопросов, и ни на один она не могла найти однозначного ответа.
Как быть? Рассказывать ли Максиму о том, что он станет отцом? Но какой реакции ждать на свои слова? Не осудит ли он, не обвинит ли, как девять лет назад?… И как пережить новый удар судьбы, разговор с ним, а, может быть, и встречу? Как?! Или не рассказывать ни о чем?… Но это неправильно, это нечестно. Он отец, пусть и не хотел малыша, он должен знать!.. Или не должен?… Что это решит для них? Может быть, она вовсе ему не нужна? Может, он уже подал на развод, отпустил ее, нашел себе новую жену?… И если она сейчас скажет ему, что беременна, это все разрушит…
Но, с другой стороны, как она может промолчать?! Будет осуждать себя, винить, корить — опять?! Нет.
Душераздирающие внутренние стоны рвали ее сердце в клочья. Она терялась, падала, не находила… Ее терзали противоречия и нелогичности, несовпадения и прошлые ошибки. Оборачиваясь назад, она видела все, словно со стороны, а потому боялась совершить новые. Она боялась сделать все не так, как нужно, боялась опять ошибиться, а потом… потом вновь, как и девять лет назад, расплачиваться за них!
Нужно было сделать правильный выбор. Но сейчас все было слишком субъективно, слишком часто она еще вспоминала, не забыв, слишком часто болело сердце, слишком часто она была… не собой.
С решением этой проблемы неожиданно помогла Тамара. Ее персональный ангел-хранитель.
Казалось, она видит и замечает все, даже то, что другие заметить или увидеть были не в состоянии.
— Думаешь, сказать ему или нет? — будто читая ее мысли, поинтересовалась она у Лены, застав.
Лена удивленно вскинула на нее покрасневшие глаза. Тут же потупилась, смущенно покраснев.
— Да я же вижу, — без злобы проговорила подруга. — Я ж такое тоже пережила, у самой вон дочка без отца растет. Я-то своему сказала тогда, а что толку? — Тамара равнодушно и как-то беспечно пожала плечами. — А ему-то что? Что было, что не было. Лишние проблемы на голову. А я тогда и решила, что сама буду воспитывать, — она нахмурилась. — Только сложно это. Да и неправильно. У ребенка отец должен быть в равной степени, как и мать. Не дело это, когда девка, а уж тем более, пацан без отца растет! Не дело. Я тогда своему сказала, так он рукой помахал и только открытки на дни рождения и присылал, пока и про них не забыл… — она замолчала, а потом вдруг спросила: — А твой что? Так же отреагирует?
Даже, наверное, хуже…
— Он не хотел детей, — тихо проговорила девушка.
— Нуу, не хотел, — протянула женщина, — а, может, он из тех, кто их боится просто? Вон, как у Динки, я тебе не рассказывала? — и Лена отрицательно покачала головой. — У Динки муж был… то есть как был, он у нее и сейчас есть. Сын у них сейчас растет и дочка, — поведала Тамара. — Муж ее, Вовка, такой весь из себя гусак, главарь, лидер, и все у него ладится, и все получается. А детей не хотел, — заявила Тамара. — А Динка хотела, очень хотела. Ну, мало ли что он не хочет, подумала она. Не хочет — заставим, как говорится! — рассмеялась Тамара. — Ну, вот она забеременела, без спроса мужа, думала, что тот привыкнет, смирится, да и все образуется у них. Ан нет, не образовалось. Вовка-то как узнал о том, что папашкой станет, так чуть ее со свету не сжил. И грозил, и ругался, и предательницей называл, и лгуньей. Даже аборт предложил делать, — поморщилась женщина. — А Динка ни в какую! Какой аборт, ей уже за тридцатник тогда было! Она отказалась, а Вовка от нее и смотался, — присвистнула Тамара. — Ну, Динка попереживала, погрустила, на развод даже подала, а когда сына-то родила… Вовка к ней с цветами, прости, помилуй, был не прав. Но Динка у нас баба умная и гордая, она сразу не сдалась. Пришлось Вовке ее поуламывать. Ну, ничего, сдалась. Кто перед ним устоит? — хихикнула она. — Вот сына теперь растят, а через два года она ему еще и девчонку подарила, так тот рад, себя не помнит. А когда-то детей не хотел! — хлопнула она глазами. — Так что, если есть возможность, нужно сообщить. А то момент упустишь и все… Поезда, они, знаешь, не всегда на место отправления возвращаются. В одну сторону, да и все. Ищи ветра в поле.
Лена долго думала над словами подруги. Слишком много сути было в них, правды, истинности. Но и страх будто сковал ее поперек так, что не вырваться, скрутил прутьями и удерживал в своих тисках.
Сообщить Максиму о малыше. Но как?… Какие слова подобрать? Что он скажет? Как отреагирует? Да и как заговорить? После почти двух месяцев глухого молчания?!
Сообщить новость и просто… исчезнуть? Ведь она была еще не готова к тому, чтобы вернуться — нет! И к тому, чтобы просто встретиться с ним, тоже была не готова. А он будет настаивать, умолять, просить…
А ей останется только сдаться? Вернуться лишь для того, чтобы потом сломаться?! Погибнуть окончательно? Нет. Не сейчас. Она еще не сильна духом, не выросла, не окрепла, слабая и безвольная. Выращенная в парнике орхидея еще не готова была встретиться с холодом морозных зим.
Но и молчание было неправильным решением проблемы. Он должен был знать, Тамара права. Не только она должна принимать решение, но и он тоже. Она должна хотя бы сказать ему, чтобы он был осведомлен. Ей необязательно с ним видеться, встречаться, долго разговаривать или слушать его уговоры вернуться или же упреки и новые обвинения. Она может просто позвонить ему, сказать новость и… исчезнуть вновь.
Подло, неправильно, мерзко? Но не ему рассуждать о подлости и мерзости в ее сторону!
И она решилась. Неожиданно, спонтанно, твердо. Дрожащими руками набрала его номер.
Сердце разрывалось от собственного биения в такт каждому короткому гудку телефона.
Поднял не сразу, а она дрожала, стискивая зубы и глубоко вдыхая теплый воздух, пропитанный испугом и ожиданием.
— Да? — голос, от которого ее всегда бросало в дрожь. Она не слышала его почти два месяца!.. Такой знакомый, родной, но вместе с тем… будто чужой, какой-то отстраненный, не свой…
А она молчала. Заранее заготовленные слова вдруг ушли, оставив место одинокой немой пустоте.
— Вам что заниматься нечем?! — рычит Максим в трубку, не сдерживаясь. А у нее сильнее стучит сердце.
Злится. Она до сих пор помнит, как он злится… И, как дышит, тоже помнит, и как говорит…
Дрожит все, даже душа, надорванная и брошенная к ногам.
— Максим… — выдавила из себя она, наконец, и, тяжело вздохнула, — это я… Лена.