Тщательно выбирая слова, он сказал:
– По решению городского совета строится дорога, которую
называют новым участком 784-й автострады. Когда она будет закончена, автострада
будет проходить прямо через город. По целому ряду причин, в которые я не хочу
вдаваться, – потому что не могу, – эта дорога уничтожила к чертовой матери
двадцать лет моей жизни. Это…
– Потому что они собираются снести прачечную, в которой ты
работаешь, и дом, в котором ты живешь?
– Откуда вы это знаете?
– Я же тебе говорил, что я тебя проверю. Ты что, подумал,
что я шучу? Я даже знал, что ты потеряешь свою работу. Может быть, даже раньше
тебя самого.
– Нет, я знал об этом еще месяц назад, – машинально возразил
он.
– Хорошо, объясни мне, пожалуйста, как конкретно ты
собираешься все это осуществить? Может быть, ты просто собираешься проехаться
вдоль строительства, поджигая бикфордовы шнуры своей сигарой и швыряя из окна
машины связки динамитных шашек?
– Нет. Когда бывает праздник, они оставляют свои машины на
месте работ. Я хочу их все подорвать. Кроме того, есть еще три новых эстакады.
Их я тоже хочу взорвать.
Мальоре вылупился на него расширившимися от удивления
глазами. Так он смотрел на него довольно долгое время. Потом он откинул голову
и расхохотался. Живот его трясся, а пряжка его ??рючного ремня ходила вверх и
вниз, словно щепка на поверхности бурного ручья. Его хохот был громким,
искренним, сочным. Он хохотал до тех пор, пока слезы не брызнули у него из глаз,
и тогда он вынул откуда-то из внутреннего кармана огромный носовой платок
нелепого вида и вытер их. Он стоял и смотрел, как Мальоре смеется, а потом
вдруг почувствовал внезапную уверенность в том, что этот толстый человек в
очках с сильными линзами обязательно добудет ему взрывчатые вещества. Он
продолжал наблюдать за Мальоре, улыбаясь одними уголками рта. Он не возражал
против смеха. Сегодня смех звучал хорошо.
– Ну, парень, ты – законченный псих, это уж точно, – выдавил
из себя Мальоре, когда его хохот понемногу перешел в хихиканья и всхлипывания.
– Как жаль, что Пита здесь нет и он ничего этого не слышал. Ведь он никогда мне
не поверит. Вчера ты назвал меня х-хи-хи-хреном моржовым, а с-с-сегодня…
С-с-с-сегодня… – И он вновь зашелся раскатистым хохотом, то и дело утирая
платком катящиеся по щекам крупные слезы.
Когда его веселье снова поутихло, он спросил:
– И как вы собираетесь финансировать это маленькое
предприятие, мистер Доуз? Теперь, когда вы лишились своей высокооплачиваемой
работы?
Интересно он это сформулировал. Когда вы лишились своей
высокооплачиваемой работы. Эта фраза придала всему случившемуся сегодня
ощутимую реальность. Он потерял работу. Все это не было сном.
– В прошлом месяце я вернул в компанию страховой полис на
мою жизнь и получил за него деньги, – сказал он. – Я делал взносы за
десятитысячную страховку в течение десяти лет. Получилось около трех тысяч
долларов.
– Неужели ты уже тогда все это планировал?
– Нет, – сказал он честно. – Когда я получил деньги за
страховку, я еще толком не знал, зачем они мне понадобятся.
– Стало быть, в те дни ты еще оставлял себе все пути
открытыми, да? Ты думал, что, может быть, лучше просто поджечь дорогу, или
расстрелять ее из пулемета, или придушить ее, а может быть…
– Нет. Я просто еще не знал, что я собираюсь сделать. Теперь
я знаю.
– Понятно. На мою помощь можешь не рассчитывать.
– Что? – Он уставился на Мальоре, искренне пораженный.
Такого в сценарии не было предусмотрено. Мальоре должен был какое-то время
помучить его расспросами, наподобие сурового, но справедливого отца. А потом
достать ему взрывчатку. Ну, может быть, еще произнести ритуальную фразу,
что-нибудь наподобие:
Если тебя поймают, я скажу, что ни разу тебя в глаза не
видел.
– Что вы сказали?
– Я сказал нет. Н-Е-Т. По-моему, я достаточно ясно выразил
свою мысль. – Он подался вперед. Добродушные искорки исчезли из его глаз,
словно их никогда там и не было. Теперь они казались мертвыми и неожиданно
маленькими, несмотря на увеличительный эффект стекол. Они ничуть не были похожи
на глаза развеселого неаполитанского Санта-Клауса, готового принести тебе на
Рождество любой подарок – чего бы ты ни пожелал.
– Послушайте, – сказал он Мальоре. – Если меня поймают, я ни
словом о вас не обмолвлюсь. Даже имени вашего ни разу не упомяну.
– Как же, поверил я тебе, держи карман шире! Да ты
расколешься на первом же допросе, твой адвокат докажет твою невменяемость, ты
отправишься в бесплатный санаторий с четырехразовой кормежкой и цветным
телевизором, а мне приделают пожизненное. Ищи дурака.
– Да нет, послушайте…
– Нет, это ты меня послушай, – перебил его Мальоре. – Ты
забавен только до определенного предела. А мы этот предел уже миновали. Раз я
сказал нет, значит, нет, и никаких гвоздей. Никакого оружия, никакой
взрывчатки, никакого динамита, вообще ничего. Хочешь узнать почему? Я тебе
объясню. Ты – недоделанный психопат, а я – бизнесмен, деловой человек. Кто-то
сказал тебе, что я могу «достать», чего только душа не пожелает. И я
действительно могу кое-что достать. И уже достал, причем для огромного числа
людей. Но и для себя я тоже кое-что достал. В сорок шестом году я получил два с
половиной года за незаконное ношение оружия. Оттрубил десять месяцев. В
пятьдесят втором на меня пытались повесить обвинение в причастности к мафии, но
я отвертелся. В пятьдесят пятом мне шили уклонение от налогов, но и тут я
отвертелся. В пятьдесят девятом на меня повесили скупку краденого, и тут мне не
удалось отвертеться. Я отсидел восемнадцать месяцев в Каслтоне, зато парень,
который разоткровенничался перед присяжными, получил симпатичную уютную могилку
полтора на два метра. С пятьдесят девятого меня арестовывали три раза, причем
дважды дело было прекращено за недостаточностью улик, а один раз присяжные были
вынуждены признать меня невиновным. Им очень хочется до меня добраться, потому
что если вина будет доказана, то я с моим послужным списком загремлю сразу на
двадцать лет без права досрочного освобождения за хорошее поведение. А
единственное, что от меня останется через двадцать лет, это мои почки, которые они
сдадут на попечение какому-нибудь грязному ниггеру из велферовского приюта в
Нортоне. Для тебя это что-то вроде игры. Опасная, сумасшедшая, но все равно
игра. А для меня это не игра, и заруби себе это на носу. Ты думаешь, что
говоришь правду, когда утверждаешь, что будешь держать язык за зубами. Но ты
лжешь. Нет-нет, не мне лжешь. Ты себе лжешь. Так что мой ответ однозначный и
окончательный: нет. – Он развел руками. – Если бы тебе нужны были телки,
Господи, да я б тебе подарил две за бесплатно – за одно только представление,
которое ты тут вчера закатил. Но в такие дела я не вмешиваюсь, уволь.