– Проверил.
– Урод ты чокнутый, – сказал Дон и разразился громовым
хохотом. – Ты хоть понимаешь, что запросто можешь упасть оттуда и убиться?
– Да, может статься, и так, – сказал он и сам рассмеялся (и
сейчас, восемнадцать лет спустя, он сидел и усмехался, как последний идиот;
восхваляющий «Трикс» кролик тем временем уступил место вечерним новостям).
Вот так и получилось, что на следующий уик-энд после
четвертого июля он оказался на шатких лесах в восьмидесяти футах от земли – с малярной
кистью в руке и промерзшей на ветру задницей. Однажды налетела внезапная
послеполуденная гроза и порвала одну из веревок, которые держали его люльку, с
такой же легкостью, как вы разрываете бечевку у свертка, и он чуть было не
упал. Но страховочная веревка, которой он был обвязан вокруг пояса, удержала
его, и он спустился на крышу, и сердце его стучало, как барабан, и он был
уверен на все сто процентов, что никакая сила на земле не заставит его снова
залезть наверх – во всяком случае, не ради какого-то вшивого настольного
телевизора. Но он вернулся. Не ради телевизора, а ради Мэри. Ради игры
светотени на ее небольших вздернутых грудях, ради ее улыбки-вызова, которая
плясала у нее на губах и в ее глазах – в ее темных глазах, которые порой могли
становиться такими светлыми или, наоборот, еще темнее, словно летние грозовые
тучи.
К началу сентября он закончил работу: ослепительно белая
труба выделялась на фоне неба, словно проведенная мелом черта на голубой доске
– стройная, яркая. Он оглядел ее с некоторой гордостью, оттирая растворителем
запачканные краской руки.
Дон Таркингтон заплатил ему чеком.
– Неплохая работа, – кратко прокомментировал он, – если
учесть, какой осел ее исполнял.
Он заработал еще пятьдесят долларов, обив деревянными
панелями стены новой гостиной Генри Чалмерса – в те дни Генри был управляющим
прачечной, – и покрасив стареющий «Крис-Крафт» Ральфа Тремонта. Когда наступило
восемнадцатое декабря, они с Мэри сели за небольшим столом в столовой, словно
враги перед поединком, которые, однако, чувствуют друг к другу странную
симпатию, и он выложил перед ней триста девяносто долларов – он положил деньги
в банк, и наросли кое-какие проценты.
Она положила рядом четыреста шестнадцать долларов. Эти
деньги она вынула из кармана передника. Ее пачка была гораздо толще его, так
как состояла в основном из мелких купюр – по одному и по пять долларов. У него
перехватило дыхание, и он смог лишь вымолвить:
– Господи, Мэри, да чем же ты таким занималась?
Она ответила с улыбкой:
– Я сшила двадцать шесть платьев, обшила кружевами воротники
у сорока девяти платьев и подолы у шестидесяти четырех платьев, связала крючком
четыре коврика, пять свитеров, два теплых платка и изготовила один полный
столовый комплект – скатерть с салфетками. А еще я вышила шестьдесят три
носовых платка, двенадцать комплектов полотенец и двенадцать комплектов
наволочек, и все эти монограммы я до сих пор вижу во сне.
Смеясь, она протянула ему руки, и он впервые по-настоящему
заметил толстые подушечки мозолей на кончиках ее пальцев, совсем как у
музыканта, играющего на гитаре.
– Господи, Мэри, – сказал он хриплым голосом. – Ты только
посмотри на свои руки.
– С руками у меня все в порядке, – сказала она, и глаза ее
потемнели и заискрились. – А ты неплохо смотрелся там, на дымовой трубе, Барт.
Я раз даже было собралась купить себе рогатку и попробовать попасть тебе в
задницу… Взревев, он вскочил, погнался за ней через гостиную и настиг ее в
спальне. Там мы и провели весь оставшийся день, не так ли, Фредди, старина?
Обнаружилось, что у них не только достаточно денег на
настольную модель, но что если раздобыть еще сорок долларов, то можно позволить
себе и напольную. Владелец магазина «Телевизоры у Джона» (магазин этот уже
давно был похоронен под новым участком 784-й автострады – вместе со старым
кинотеатром и всем прочим) показал им новую модель «АрСиЭй» и сказал, что они
будут выплачивать всего лишь по десять долларов в неделю…
– Нет, – сказала Мэри.
Джон обиженно скривился.
– Леди, речь идет всего лишь о четырех неделях. Вы вряд ли
продадите душу дьяволу, купив в кредит на таких условиях.
– Подождите нас минуточку, – сказала Мэри и вытащила его на
предрождественский холод, где со всех сторон до них доносились звуки
праздничных гимнов. – Мэри, – сказал он. – Торговец прав. Ведь речь не идет о
том…
– Нашей первой покупкой в кредит должен стать наш
собственный дом, Барт, – сказала она. Едва заметная черточка появилась у нее
между бровей. – А теперь слушай… Они вернулись в магазин.
– А вы не могли бы придержать для нас эту модель? – спросил
он у Джона.
– Пожалуй, смог бы, на некоторое время. Только сами знаете,
сейчас покупатели валом валят – самый сезон. На сколько вы хотите, чтобы я ее
придержал?
– Только на субботу и воскресенье, – сказал он. – Я буду в
понедельник вечером.
Этот уик-энд они провели за городом, закутавшись потеплее от
холода и снега, который грозился пойти, но так и не пошел. Они медленно
катались взад и вперед по узким загородным дорогам, хохоча, как дети, а на
заднем сиденье лежала упаковка из шести бутылок пива для него и бутылка вина
для Мэри. Они не выбросили пустые пивные бутылки, наоборот, подобрали еще –
целые мешки бутылок из-под пива, из-под содовой, и самые маленькие из них
стоили по два цента, а большие – по пятицентовику. Вот это был уик-энд, если
вспомнить сейчас, после стольких лет – у Мэри были длинные волосы, и они
развевались, выбившись из-под воротника ее пальто из кожзаменителя, а щеки ее
горели алым пламенем. Он ясно мог представить себе сейчас, как она шла по
придорожной канаве, усыпанной осенними листьями, вороша их ногами – при этом
раздавался трест и шорох, похожий на шум лесного пожара… Потом раздавался звон
бутылки, и она радостно принималась размахивать ею над головой, смеясь, как
ребенок.
Так или иначе, Джорджи, бутылки больше не принимают. В наши
дни ничто не хранится, ничто не возвращается. Используй и отшвырни прочь.
В тот понедельник после работы они сдали бутылок на тридцать
один доллар, распределив свое богатство по четырем разным супермаркетам. Они
появились в магазине «У Джона» за десять минут до закрытия.
– У меня не хватает девяти долларов, – сообщил он хозяину.
Джон взял ручку и написал «оплачено» на счете, прикрепленном
к консоли «АрСиЭй».
– Счастливого Рождества, мистер Доуз, – сказал он. –
Подождите секундочку, я прикачу свою тележку и помогу вам вывезти эту штуку на
улицу.
Они привезли телевизор домой, и взволнованный Дик Келлер с
первого этажа помогал им втаскивать его наверх, и в тот вечер они смотрели его
до тех пор, пока по последнему работающему канал не начался национальный гимн,
а потом они занимались любовью перед тестовой таблицей, и у каждого были дикая
головная боль от непривычного перенапряжения глаз.