— В таком случае, — сказала я, — если я не смогу ничего для них сделать, предпочитаю не встречаться с ними вовсе.
— Что же тогда вы хотели бы увидеть?
— Париж с высоты башен.
Это не представляло трудности. Господин де Лонэ предложил нам следовать за ним и, вопреки моим настояниям так и не надев шляпу, с непокрытой головой пошел впереди нас.
Я спрашивала себя, как джентльмен столь учтивый и благовоспитанный может быть до такой степени безжалостным, а точнее, настолько корыстным в отношении к узникам.
Об его алчности рассказывали что-то немыслимое. Все должности в Бастилии вплоть до места поваренка были продажными, и деньги он клал себе в карман. Имея жалованье в шестьдесят тысяч ливров, он, как утверждали, находил средства удвоить эту сумму. Он выгадывал на всем: на дровах, на вине, на провизии. Терраса одного из бастионов была превращена в сад для прогулок заключенных; он получал за этот садик сотню франков ежегодно, сдавая его в аренду садовнику.
Когда мы оказались на высоте башен, нашим взорам представился с одной стороны весь целиком бульвар Тампль, с другой — все пространство до Королевского сада, с востока был виден Венсенский замок, с запада — Дом инвалидов.
Только теперь мы смогли увидеть, как многолюдна толпа, сквозь которую нам пришлось добираться сюда, чтобы теперь увидеть ее сверху.
Вся эта людская масса стекалась к предместью Сент-Антуан. Она казалась раздраженной, а некоторые, проходя мимо, грозили кулаками Бастилии.
Господина де Лонэ это забавляло.
Я спросила его, чем вызваны весь этот шум и крики.
Он отвечал, что парижское простонародье, у которого голова пошла кругом, поддалось дурным влияниям и утверждает, будто умирает с голоду. И вот фабрикант бумажных обоев Ревельон, один из аристократов от коммерции, — а это худший вид аристократии! — говорят, заявил, что рабочие получают даже слишком много и следовало бы понизить их дневной заработок до пятнадцати су; еще рассказывают, что при дворе его собираются наградить черной лентой Святого Михаила, заручившись таким образом поддержкой влиятельного выборщика-роялиста.
Вся эта толпа двигалась в направлении его складов. Раздавались крики, сулившие смерть обойному фабриканту. К счастью, он успел скрыться: дома его не нашли.
Тогда мгновенно изготовили чучело из вязанки соломы, надели на него старое платье, принесенное старьевщиком, нацепили ему на шею черную ленту, подвесили на шест и стали таскать по улицам Парижа.
Процессия прошла перед Бастилией по направлению к площади Ратуши, где чучело должны были сжечь, но, удаляясь, эти люди кричали, что они завтра вернутся, и обещали спалить тюрьму.
— Если вы хотите увидеть это, — учтиво предложил нам г-н де Лонэ, — жду вас завтра в тот же час. Полагаю, это будет любопытно.
— Однако, — сказала я ему, — раз они высказывают подобные намерения вслух, полиция успеет принять все нужные меры, чтобы им помешать.
— О миледи, — смеясь, возразил г-н де Лонэ, — видно, вам кажется, будто вы все еще в Англии, где констебль, коснувшись своей маленькой дубинкой плеча предводителя мятежников, одним этим движением рассеивает стотысячную толпу! Не заблуждайтесь, миледи: мы во Франции, а у нас, когда народ закусит удила, его такими средствами не остановишь. Окажите мне честь, согласившись завтра позавтракать со мной; я поставлю на каждой башне по часовому, чтобы нас предупредили, когда спектакль начнется, и тогда на десерт я могу вам обещать драматическую сцену, какую увидишь не каждый день.
Я глянула на сэра Уильяма; он прочел в моих глазах жажду не упустить такой возможности и, поскольку он не умел хотеть того, что не было бы желанно мне, сказал:
— Сударь, миледи и я согласны на все, что вы предлагаете, исключая только завтрак.
Господин де Лонэ поклонился:
— Одна беда, сударь, — возразил он, — эти два предложения невозможно отделить одно от другого. Мне представился случай принять за своим столом, быть может, первого в мире ученого и, вне всякого сомнения, самую красивую женщину Англии. Я не упущу подобной удачи!
Я была удивлена и вместе с тем тронута этой тонкой французской учтивостью, которая, как живой цветок, проросла даже сквозь трещины в камнях тюремного замка.
— Что ж, сударь, — сказала я, — от имени моего мужа и от себя самой я отвечаю согласием. Но с одним условием.
— Условие, поставленное вами, миледи, принимается заранее, даже если оно состоит в том, чтобы я передал вам ключи от Бастилии. Итак, что от меня требуется?
— Чтобы нам подали к завтраку то, что обычно подают узникам. Пусть это напомнит нам, что мы завтракаем не где-нибудь, а в тюрьме.
— На этот раз я вполне могу удовлетворить ваше желание, миледи, и обещаю вам обыкновенный завтрак заключенных.
— Честное слово?
— Слово дворянина.
Я протянула руку г-ну де Лонэ:
— Мне известно, что, когда француз говорит так, он предпочтет быть убитым, чем нарушить обещание. До завтра, сударь.
На том мы и простились с галантным комендантом Бастилии.
XL
В ожидании зрелища, обещанного на следующий день, сэр Уильям спросил меня, где бы я желала провести сегодняшний вечер. Нечего и говорить, что я отвечала: «В Комеди Франсез!» Театр всегда был главной моей страстью, и если бы в пору моей бедности Друри-Лейн не сгорел, я, вероятно, дебютировала бы там и стала, может быть, соперницей миссис Сиддонс, а не Аспазии.
Наверное, так было бы лучше для спасения моей души и моя совесть теперь была бы гораздо спокойнее.
Давали «Беренику» Расина.
Сэр Уильям послал нанять для нас ложу, однако посланный вернулся ни с чем: свободных лож в театре уже не осталось.
В городе мятеж, голод, а в театре нет мест! Невозможно было в это поверить.
Мы спросили о причине такого наплыва публики, и нам объяснили, что молодой трагик, который дебютировал всего два года назад, но уже пользуется огромной и заслуженной известностью, сегодня вечером впервые появится на сцене в роли Тита.
Поинтересовавшись, как зовут этого актера, я узнала, что его имя Франсуа Тальмá.
Заметив, что я ужасно разочарована такой неудачей, сэр Уильям тотчас написал своему коллеге, английскому послу при французском дворе, спрашивая, нет ли у него случайно в этом году ложи в Комеди Франсез.
Или его милость не был женат, или его супруга не любила театра, но он отвечал, что, к большому сожалению, не имеет возможности удовлетворить желание сэра Уильяма: он не нанимает ложи.
Я была в таком отчаянии, что стала просить сэра Уильяма поговорить с хозяином нашей гостиницы, расспросить его, не знает ли он каких-нибудь средств все-таки получить ложу или хоть какие-нибудь места на представлении.