Тот вечер настал, вчерашние гости собрались, недоумевая и любопытствуя, какой же сюрприз я могу им готовить, тем более что сэр Джон предупреждал о нем не без некоторой торжественности. После чаепития, а вернее, еще во время него, я покинула салон и удалилась к себе в спальню; чтобы превратиться в Офелию, мне потребовалось лишь несколько минут. И вот в то время, когда этого менее всего ожидали, я распахнула дверь. Меня приветствовали восклицанием, из которого я заключила, что выход, как говорят в театре, мне удался.
Мой успех был огромен. Впервые я дебютировала перед зрителями, ведь до сих пор, как читатель помнит, я либо репетировала в одиночестве, либо играла для одного-единственного зрителя. Только однажды я удостоилась аплодисментов незнакомца. Что касается сэра Джона, то впечатление, которое я произвела на него в этот раз, казалось, даже превзошло то, первое, и такой восторг уже не мог быть выражен всего лишь аплодисментами.
Всех присутствующих охватил общий энтузиазм, мне кричали «Бис!», умоляли адмирала попросить меня повторить представление, однако я упорно отказывалась. Я была уверена, что недостатки моей игры, в первый раз ускользнувшие от глаз зрителей, непременно проявятся при повторении.
— Зато, — предложила я, — если кто-нибудь пожелает подавать мне реплики, я охотно сыграю сцену или даже две сцены Джульетты на балконе.
К сожалению, гости сэра Джона, имевшие больше склонности к наслаждениям, чем к поэзии, не были знакомы с Шекспиром настолько, чтобы среди них для меня нашелся тот, кто бы составил мне компанию.
И снова я с живейшим сожалением вспомнила бедного Гарри, что некогда в саду мисс Арабеллы сумел сыграть такого поэтического, такого влюбленного Ромео.
Вуаль ночного мрака, что скрывала от меня его черты, только голосу позволяя доноситься до моего слуха, окутывала это воспоминание нежным, чарующим покровом таинственности.
— Какая жалость, — заметил сэр Джон, — что нашего друга Фезерсона нет сейчас в Лондоне! Вот кто знает всего Шекспира наизусть не хуже, чем сам Гаррик! Как только увижу Шеридана, надо будет спросить, где он сейчас.
— Но он здесь, — возразил один из гостей.
— Вы уверены, сэр Джордж? — спросил адмирал.
— Только вчера я его видел и говорил с ним.
— А нельзя ли как-нибудь узнать, где он остановился?
— Нет ничего легче: я спрошу об этом его дядю, у него ведь дом на Хеймаркете.
Не знаю почему, но я слушала разговор адмирала и сэра Джорджа с таким напряженным вниманием, что у меня даже началось сердцебиение.
Адмирал повернулся ко мне:
— Итак, если мы отыщем Фезерсона, вы согласитесь сыграть с ним две сцены из «Ромео»?
— Разумеется, — отвечала я с улыбкой. — Но почему бы вам самому их не выучить?
— Действительно, — вздохнул сэр Джон, — по существу, мне бы и следовало это сделать. Но Гарри справится с такой задачей намного лучше меня.
— Гарри? — вскрикнула я. — Какой Гарри?
— Гарри, дорогая Эмма, это не кто иной, как господин Фезерсон.
— Извините, — пробормотала я.
— Вы что, были знакомы с Гарри? — спросил сэр Джон с некоторым любопытством.
— Я слышала это имя, только там шла речь не о благородном лорде, а о бедном артисте, так что, — закончила я смеясь, — между моим Гарри и вашим сэром Гарри Фезерсоном не может быть ничего общего.
Итак, было условлено, что сэр Джордж отправится на поиски сэра Гарри и, если он найдется, мы с ним устроим представление сцен из «Ромео».
XVI
Сэр Джордж не ошибся: лорд Фезерсон недавно возвратился в Лондон после пяти- или шестимесячного путешествия по континенту.
Его дядюшка сообщил сэру Джорджу адрес племянника: он обитал в великолепном доме на Брук-стрит, на углу Гросвенор-сквер.
Не застав его у себя, сэр Джордж просил передать ему два слова, не объяснив, о чем, собственно, идет речь, но назначив ему встречу на званом вечере у сэра Джона, а точнее, у меня.
Не отдавая себе в том отчета, я уже питала особенный интерес ко всему, что касалось этого неизвестного мне господина.
Званого вечера, назначенного на завтра, я ждала со странным нетерпением. О своем туалете я на сей раз заботилась с особой тщательностью: не знаю почему, но мне представлялось исключительно важным, чтобы сэр Гарри нашел меня красивой; в противном случае я была бы в отчаянии.
Наши первые гости явились между девятью и десятью часами. Каждый раз, когда слышался шум открываемой двери, я порывисто оборачивалась. Но только когда часы уже показывали половину одиннадцатого, слуга наконец объявил о приходе сэра Гарри Фезерсона.
Мое беспокойство не укрылось от внимания сэра Джона: он тоже, подобно мне, оглядывался всякий раз, чуть только открывалась дверь, и когда было объявлено о прибытии сэра Гарри, я почувствовала на себе его пристальный, пронизывающий взгляд.
И вот сэр Гарри вошел.
Это был привлекательный молодой человек лет двадцати трех — двадцати четырех, голубоглазый, с великолепными зубами и свежим, как у девушки, цветом лица. За полгода, проведенные им во Франции, он в полной мере усвоил французскую непринужденность манер, что же касается британской чопорности, от которой наши соотечественники обычно избавляются с таким трудом, то он, похоже, просто утопил ее в Ла-Манше, когда пересекал пролив. Войдя, он первым делом стал искать глазами сэра Джона и, найдя, направился прямо к нему, но, когда он приближался к нам, взгляд его упал на меня и тут он внезапно остановился как вкопанный, со странным выражением глядя мне в лицо.
Не знаю почему, но я покраснела.
Мой румянец и растерянность сэра Гарри были тотчас замечены сэром Джоном. Он испытующе переводил глаза с меня на гостя. Но его настороженность была видна лишь мне одной.
Пожав руку другу, которого он не видел так долго, сэр Джон подвел меня к нему, чтобы познакомить нас.
Сэр Гарри, явно чем-то взволнованный, сказал мне какую-то любезность, я отвечала бессвязным лепетом, сама не знаю что. Его голос оказал на меня необычайное действие: он невероятно напоминал голос того юного таинственного артиста, который когда-то в саду мисс Арабеллы разыграл со мной сцену из «Ромео».
Обменявшись приветствиями со мной, сэр Гарри отошел в сторону, чтобы пожать руки другим приятелям, что были в числе гостей. Я осталась с глазу на глаз с адмиралом.
— Так вы все же были знакомы с сэром Гарри? — сказал он мне тоном ласкового упрека, сжав мне руку.
— Клянусь вам, — отвечала я, — что впервые вижу этого человека.
— Вы знаете, что я верю каждому вашему слову, Эмма.
— Я даю вам честное слово, дорогой сэр…
Он смотрел на меня с нежностью.
— Такие губы и такие глаза не могут лгать, — пробормотал он, словно говоря сам с собою.