Воспоминания фаворитки [= Исповедь фаворитки ] - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 123

Он достиг Канады.

Именно там Нельсону было суждено впервые влюбиться, и неистовство той первой страсти дает понятие о влиянии, какое любовь могла иметь на его жизнь. Чтобы не расставаться с любимой женщиной, Нельсон собрался подать в отставку, отказаться от своего призвания, а судно отправить в Англию без капитана. Но его офицеры, обожавшие Нельсона, решили, что капитан помешался и необходимо излечить его от безумия. Они притворились, будто повинуются его приказу, и удалились, а ночью вернулись, проникли в спальню, связали ему руки и ноги и, беспомощного, перетащили на борт. Затем они подняли якорь и, только выйдя в открытое море, возвратили пленнику свободу.

Та страсть угасла не прежде, чем уступила место другой. Вернувшись в Англию, он влюбился в миссис Нисбет, юную девятнадцатилетнюю вдову, и женился на ней.

Он перевез молодую супругу и прелестного малыша по имени Джошуа, ее сына от первого брака, в дом своего умирающего отца. Снова, уже во второй раз, он был, казалось, потерян для морской службы.

И в самом деле, потребовалось не больше и не меньше как объявление Францией войны Англии, чтобы вырвать его из теплого, уютного безвестного убежища, избранного им для себя. Адмиралтейство отыскало его под супружеским кровом и поручило ему командование «Агамемноном», на котором он присоединился к эскадре адмирала Худа в Средиземном море. Туда он прибыл как раз вовремя, чтобы принять участие во взятии Тулона, после чего, как было сказано только что, его послали в Неаполь за подкреплением.

О том, как он был принят королем и королевой, я тоже уже рассказывала.

Если уж Фердинанд решился воевать, он не мог пожелать лучших вестей, чем те, какие принес Нельсон. Отношения с Францией были совершенно испорчены. Вор, обокравший посольство и арестованный по заявлению гражданина Мако, был отдан под суд и оправдан, хотя доказательства его виновности были неоспоримы. Посол, как королева могла убедиться после прочтения его переписки, нисколько не сомневался в вероломстве неаполитанского двора. От него не могли укрыться ни отправление флотилии, ни прибытие Нельсона; эхо комплиментов, которые расточали Нельсону король и королева, докатилось до французского посольства. Наконец однажды утром посол получил от своего правительства распоряжение покинуть Неаполь, и он уехал, настроенный против неаполитанского правительства, как и против папского. С собой он увез дочь и вдову Бассвиля, убитого в Риме: одна оплакивала отца, другая — мужа.

С дворцового балкона мы смотрели, как посол всходил на борт корабля нейтральной державы, а поскольку он в свою очередь заметил стайку дам на балконе королевских апартаментов и не сомневался, что королева тоже там, он вытянул руку в нашем направлении, — этот прощальный жест был полон угрозы.

А я, не отрываясь, смотрела на двух женщин, которые выделялись среди его сопровождающих черным цветом своих одежд. Их траур взывал к отмщению сильнее, чем угрожающий жест посла.

Нельсон был опьянен приемом, оказанным ему королевской четой и сэром Уильямом Гамильтоном. Дитя народа, выросший вдали от двора, он, подобно мне самой, ощущал покоряющее обаяние царственной улыбки глубже тех знатных персон, кому высокое положение было обеспечено с колыбели.

Вот как он писал об этом своей жене 14 сентября 1793 года:

«Миссис Нельсон.

Вести, доставленные мною, были восприняты с величайшим удовлетворением. Король, первым нанеся мне визит на борту “Агамемнона”, потом дважды присылал справиться о моем самочувствии. Он называет англичан спасителями Италии, и в первую очередь — спасителями его королевства. Впрочем, я исполнял поручение лорда Худа с таким рвением, что никому бы не удалось сделать больше, и послание, которое я для него получил, — самое великолепное из всего, что когда-либо было писано королевской рукой.

Получил я его благодаря сэру Уильяму Гамильтону и первому министру, тоже англичанину. Леди Гамильтон была необычайно добра к Джошуа.

Это молодая женщина с превосходными манерами, делающая честь тому кругу, в котором она была воспитана.

Я приведу отсюда шесть тысяч человек подкрепления для лорда Худа.

Не забывайте обо мне, прошу Вас о том во имя памяти моего дорогого отца, ради лорда и леди Уолпол, и верьте в преданность Вашего

Горацио Нельсона».

Все время, пока Нельсон находился в Неаполе, он провел в посольстве. Я уже упоминала о том, какого рода впечатление он на меня произвел; позже он не раз мне повторял, что полюбил меня в ту же минуту, когда впервые увидел. И однако в тот приезд, если это было правдой, лишь его взгляды говорили за него, причем так нерешительно, что, уехав, он оставил меня в сомнении, любима ли я или же просто внушила ему глубокую братскую привязанность.

С моей стороны если и возникали порой чувства, выходившие за рамки дружбы, их избыток всецело изливался на красивого подростка, сына миссис Нисбет: получив первый чин во флоте, он в свои тринадцать-четырнадцать лет щеголял в новой форме. Когда я, лежа на диване и обнимая рукой плечи юного Джошуа, слушала рассказы о путешествиях, невзгодах и битвах его отчима, сэр Уильям Гамильтон, по обыкновению погруженный в помыслы об античности, шутил, сравнивая меня с царицей Карфагена, что ласкала Аскания, жадно внимая повествованию о приключениях Энея.

Появление в Неаполе Нельсона ненадолго отвлекло Марию Каролину от мучительных тревог, которые доставляли ей известия о предъявленных ее сестре ужасных обвинениях. Но едва лишь английский капитан отбыл, ее ум и сердце вновь обратились к узнице Консьержери, подобно тому как намагниченная стрелка, на мгновение случайно дрогнув, неизбежно возвращается в прежнее положение, указывая на полюс.

Судебный процесс тем временем быстро шел к своему роковому финалу. 1 августа дело Марии Антуанетты было направлено в Революционный трибунал, а она сама препровождена в Консьержери, 12 октября королеву подвергли допросу, а 16-го смертный приговор был вынесен и приведен в исполнение.

Хотя королева Неаполя была уверена, что Конвент не преминет расправиться с Марией Антуанеттой, внушавшей ему особую ненависть, известие о казни, когда оно дошло до нее, оказалось, тем не менее, чудовищным ударом. Она рухнула, сотрясаемая конвульсиями, с криками боли и ярости; лицо ее так при этом исказилось, что казалось сомнительным, сможет ли оно когда-нибудь вновь стать прекрасным.

Так же как это было после смерти Людовика XVI, был объявлен всеобщий траур, во всех храмах шла заупокойная служба, по улицам прошли скорбные шествия. Королева закрылась у себя, отказавшись принимать кого бы то ни было, за исключением меня.

В первую неделю, последовавшую за роковым известием, я не покидала королеву ни на час, спала в ее комнате, ела вместе с ней, хотя вернее было бы сказать, что она не могла ни спать ни есть. Наконец, впервые заплакав, она почувствовала, что слезы немного облегчили ее горе. Но за эти дни она сама принесла и меня заставила принести тысячу клятв мщения. Как она сможет отомстить? Она этого не знала. Чем я смогу ей в этом помочь? Она не имела понятия. Но, как то делал Гамилькар с юным Ганнибалом, она возлагала мою руку на алтарь и восклицала: «Отмщение! Отмщение!»