И в самом деле, де Люиню удавалось, если не развеселить, то, по крайней мере, развлечь его, прививая вкус к охоте, насколько это было возможно при той ограниченной свободе, какой пользовались королевские дети. Мы уже знаем, что Людовик в своих апартаментах натравливал желтого попугая и сорокопутов на мелких птичек. Люинь обучил его охоте с борзыми щенками на кроликов во рвах Лувра и соколиной охоте на равнине Гренель. Именно там (все даты важны в жизни человека, обладающего характером Людовика XIII) он добыл свою первую цаплю, а в Вожираре 18 апреля подстрелил свою первую куропатку.
И наконец, у входа на Неразводной мост возле Лувра он впервые охотился на человека и убил Кончини.
Приведем страницу из дневника Эруара (она любопытна для философа не меньше, чем для историка), повествующую о том, что делал Людовик XIII в тот понедельник 24 апреля 1617 года, когда он охотился на человека вместо воробья, кролика, цапли или куропатки.
Приводим ее дословно, о чем считаем нужным предупредить наших читателей и особенно читательниц.
«Понедельник, 24 апреля 1617года.
Проснулся в половине восьмого утра; пульс хорошего наполнения, ровный; температура тела нормальная; встал с добрым, веселым лицом; моча желтая; сделал свои дела; причесался, оделся, помолился; в половине девятого завтрак — четыре ложки желе; не пил ничего, кроме белого вина, сильно разбавленного водой.
Маршал д'Анкрубит на луврском мосту между десятью и одиннадцатью часами утра.
В полдень обед: салат из 12 побегов спаржи, четыре петушиных гребня в супе из бланшированных овощей (супа съел 10 ложек), вареный каплун со спаржей, вареная телятина, костный мозг, 12 корешков, крылышки двух жареных голубей, два ломтика куропатки, поджаренной вместе с хлебом, желе, 5 фиг, 14 сушеных черешен, айвовое варенье на вафлях; хлеба ел мало, пил сильно разбавленный кларет, проглотил маленькую ложечку укропного драже».
Далее следует пробел.
Дело в том, что вследствие серьезных обстоятельств венценосный подопечный сбежал от своего доктора. Он взбирается на бильярд и держит речь перед присутствующими. Он принимает депутацию Парламента. Он разглагольствует, он изображает из себя короля. Но в шесть часов к нему возвращается аппетит, и он вновь попадает в руки своего медика.
«В половине седьмого ужин: салат из 12 побегов спаржи, хлебный суп, вареный каплун со спаржей, вареная телятина, костный мозг, жаркое под груздями в сливочном масле, крылышки двух молодых голубей, зажаренных с хлебом, желе, сок двух сладких апельсинов, 5 фиг, 5 вареных виноградин, 4 сушеные черешни; хлеба очень мало, кларет сильно разбавленный, ложечка укропного драже.
Веселился до половины восьмого.
Сделал свои дела: кал желтый, мягкий, обильный.
Веселился до половины десятого.
Выпил травяной отвар, разделся, лег; пульс хорошего наполнения, ровный, температура тела нормальная; помолился, в десять часов заснул до семи утра».
Теперь, не правда ли, мы спокойны насчет этого бедного королевского сына? Вы могли вместе со мною опасаться, что убийство любовника его матери и (более чем вероятно) отца его брата Гастона, в конце концов, убийство коннетабля Франции, то есть самого значительного лица в государстве, не считая — или даже считая — короля, лишит Людовика аппетита и веселости; что он не посмеет с красными от крови руками молиться Богу. Ничуть; правда, его обед запоздал на час, но не мог же король в одиннадцать часов одновременно быть за столом и смотреть в окно нижнего этажа Лувра, как Витри убивает маршала д'Анкра. Да, у Людовика несколько слабый желудок; но такое же действие производил на Генриха IV вид врага. Зато он веселился с семи часов до половины восьмого и снова веселился с девяти часов до половины десятого, что вовсе не в его привычках; за те двадцать восемь лет, что его наблюдал доктор Эруар, он веселился лишь два раза — именно эти два раза.
Кроме того, он лег спать с ровным пульсом хорошего наполнения и нормальной температурой тела. Он помолился Богу и в десять часов уснул — уснул до семи часов утра, то есть проспал добрых девять часов.
Бедное дитя!
Итак, наутро он просыпается королем — крепкий сон придал ему сил — и, совершив накануне мужественный поступок, совершает поступок королевский.
Королева-мать не просто в опале — она выслана в Блуа. Ей запрещено видеть своих маленьких дочерей и Гастона Орлеанского, любимого сына; ее министры уволены, и только епископу Люсонскому, что станет впоследствии великим кардиналом, дозволено сопровождать ее в изгнание, где он проникнет в это сердце, не признающее пустоты, и заменит Кончини.
Но если Людовик XIII и король, он еще не мужчина. Женатый уже два года на испанской дофине Анне Австрийской, он муж ее только по имени. И тщетно г-н Дюран, провинциальный уполномоченный по военному ведомству, сочиняет для него балеты, где король изображает демона огня и поет королеве нежнейшие стихи, — вся его галантность сводится к этим строчкам:
О прекрасное светило,
Ты мне душу озарило,
Так веди меня, храня;
Ты свою узнаешь силу.
Если глянешь на меня.
И в самом деле, на Людовике XIII было одеяние, расшитое языками пламени; но, раздеваясь на ночь, он снимал это одеяние и пламя вместе с ним.
Поскольку балет «Освобождение Рено» не дал результата, решили поставить другой балет, под названием «Приключения Танкреда в волшебном лесу». На этот раз хореография г-на де Поршера несколько возбуждает короля, и любопытство его простирается вплоть до желания узнать, что происходит в брачную ночь между настоящими супругами. Господин д'Эльбёф и мадемуазель де Вандом показывают королю репетицию еще не сыгранной пьесы. И ничего не происходит: король проводит два часа в спальне супругов и спокойно возвращается в свою холостяцкую спальню.
Подстрекаемый испанским послом и папским нунцием, за это важное дело берется де Люинь, не скрывающий от своих вдохновителей, что он рискует потерять доверие.
Был выбран день 26 января 1619 года.
О том, как проходил это день, нам вновь расскажет дневник Эруара.
Двадцать пятого января 1619 года король, не подозревающий о том, что ждет его в конце дня, проснулся в отличном самочувствии, с ясным и даже относительно веселым лицом. Он позавтракал в четверть десятого, прослушал мессу в Башенной часовне, председательствовал в Совете, пообедал в полдень, нанес визит королеве, прошел галереей в Тюильри, вернулся тем же путем на Совет примерно в половине пятого, поднялся к г-ну де Люиню, чтобы возобновить в памяти свой балет, вновь посетил королеву, ушел от нее в десять часов, вернулся в свои апартаменты и лег спать. Но не успел он лечь, как в спальню вошел де Люинь и предложил ему встать. Король посмотрел на него с таким удивлением, словно тот предложил ему совершить путешествие в Китай. Но де Люинь настаивал, говоря, что Европа начинает беспокоиться, видя французский трон без наследника, и что стыдно будет королю, если его сестра, мадам Кристина, только что вышедшая замуж за принца Амедея Савойского, сына пьемонтского герцога, родит ребенка раньше, нежели королева — дофина. Поскольку, однако, все эти резоны, хоть король умом и одобрял их, казались ему недостаточными, де Люинь попросту взял его на руки и понес туда, куда Людовик вовсе не хотел идти. Если у вас есть хоть малейшее сомнение в этой маленькой подробности, о которой не рассказал вам ни один историк, а рассказывает романист, прочтите депешу папского нунция от 30 января 1619 года; вы найдете в ней следующую, по нашему мнению, убедительную фразу: «Luine ha prese a traverse, do conduce quasi per forza at lelto della Regina».*