— Был еще и третий? — спросил Сюркуф.
— Да, и он исчез самым загадочным образом. Вечером того дня, когда должен был заключить брачное соглашение с мадемуазель Клер де Сурди; когда надо было подписывать контракт, его не смогли найти. Никогда больше его не видели и не слышали о нем ничего.
— Должен сказать, об этом мне ничего не известно.
— Нас воспитывали вместе, пока мне не исполнилось восемь лет. Потом его бросили в тюрьму вместе с моим отцом, и мальчик оставался там до 92-го. Он покинул нас, как и его семья. Мы больше никогда не виделись. Не случись Революция, кузен стал бы моряком, как мой отец.
Девушка попыталась сдержать рыдания.
— Плачьте, мадемуазель, не стесняясь, — молвил Сюркуф. — Мне несладко быть причиной вашего горя. Я доставлю «Штандарт», или, скорее, я отправлю «Штандарт» как трофей на остров Франции, там он будет продан, а вы найдете подходящую возможность вернуться в Рангун.
Сюркуф поклонился с глубоким уважением и вышел.
Рене последовал за ним. Но когда он уже стоял в дверях, ему показалось, что младшая из сестер смотрит на него, словно хочет что-то сказать.
Он остановился, протянув ей руку.
Девушка, следуя безотчетному побуждению, схватила ее, поднесла к губам и произнесла:
— Сударь, ради всего святого, попросите капитана не выбрасывать тело нашего отца в море.
— Не беспокойтесь, мадемуазель, — отозвался Рене, — но и вы окажите мне услугу.
— Какую, скажите! — воскликнули сестры в один голос.
— Ваш отец напоминает мне одного из моих воспитателей, которого я очень любил и которого больше не увижу. Позвольте обнять вашего отца.
— Охотно, сударь, — ответили девушки.
Рене подошел к мертвецу, склонил перед ним голову, с уважением поцеловал в лоб и вышел, скрывая рыдание.
Сестры пораженно следили за ним. Сын не простился бы с отцом так нежно и почтительно, как Рене с виконтом де Сент-Эрмин.
LVII
РАБОТОРГОВЕЦ
Когда Сюркуф и Рене поднялись на палубу, следов битвы почти не осталось. Раненых спустили в лазарет, мертвых сбросили в море, кровь смыли.
Рене сообщил Сюркуфу о просьбе девушек не бросать тело отца в море, а похоронить на первом же берегу, к которому они пристанут.
Это было против всех морских правил, и в то же время в некоторых случаях допускалось. Например, г-жа Леклерк, Полина Бонапарт, доставила таким образом с Санто-Доминго тело мужа.
— Что ж, — ответил Сюркуф, — поскольку капитан «Штандарта» убит, господин Блик примет командование судном и займет его каюту. Если найдется свободная офицерская каюта, тело отца в плотно закрытом дубовом гробу оставят в прежней комнате, а в новую переберутся дочери.
Рене передал девушкам предложение, и они тотчас же пожелали поблагодарить Сюркуфа.
Старшую сестру звали Элен, младшую — Жанна. Элен было двадцать лет, Жанне — семнадцать. Они были обворожительны, но каждая по-своему.
Сравниться цветом с локонами светловолосой Элен мог бы лишь цветок, который три года вез из Японии во Францию иезуит Камели и который теперь разводят в бескрайних оранжереях под названием камелия. Волосы Элен горели золотом, а когда солнце освещало их, в них появлялся тот оттенок драгоценного металла, что придает странное очарование и осеняет лицо девушки ореолом, подобно тому, как запах обволакивает цветок. Нежные руки, круглые, узкие, белые с розовым отливом на ногтях, были подобны полупрозрачному мрамору. У Элен была талия нимфы и ножки ребенка.
Прелесть Жанны, быть может, была не столь совершенной, как красота ее сестры, но казалась более обольстительной: небольшой капризный рот, свежий, как полураскрытый розовый бутон, трепетный нос — ни греческий, ни романский, а самый что ни на есть французский, глаза, блеском и огнем подобные сапфирам, и кожа бет следа загара, цвета паросского мрамора, долго терпевшего солнце Аттики.
Девушки не пренебрегли участием, которое проявил к ним Сюркуф, и тем менее чувствами, которые обнаружил Рене у тела их отца. Слезы, выступившие на глазах юноши, когда тот целовал мертвеца в лоб, не остались незамеченными. Сестры даже сказали Сюркуфу, что хотя не в их положении о чем-то просить, но они полагают, что молодой человек заслуживает поощрения.
Сюркуф уже приказал прибрать в комнате помощника капитана на борту «Штандарта» и пригласил девушек проститься с покойным. На этой широте необходимо было наглухо закрыть мертвеца в гробу и оставить на прежнем месте, а самим девушкам — переселиться. Сюркуф поручил Рене перенести вещи сестер и оказать им все услуги, какие понадобятся.
Пока девушки оставались у себя, Рене стоял у двери каюты, не желая стеснять их в проявлениях горя.
Через час сироты вышли, все в слезах, у Жанны подкашивались ноги, и она оперлась об руку Рене, ее сестра, более крепкая, несла сундучок с украшениями и саквояж отца. Обе они оценили деликатность молодого человека, оставившего их одних, но лишь Элен смогла выразить признательность, Жанна не вымолвила ни слова, ибо слезы мешали ей говорить.
Рене проводил девушек в их новую каюту и оставил одних, собираясь лично позаботиться о последних приготовлениях для покойного.
Два часа спустя плотник принес дубовый гроб и поместил в него тело виконта де Сент-Эрмин.
Первый же удар молотка вызвал у девушек горячее желание вновь оказаться в старой каюте, чтобы в последний раз взглянуть на отца, но на пороге они столкнулись с Рене: юноша догадался о порыве дочерней любви и хотел избавить сестер от последней боли. Он взял их под руки и отвел обратно. Сестры упали на диван, обнявшись и рыдая. Молодой человек взял руку Жанны, сплетенную с рукой Элен, почтительно поцеловал обе и вышел.
И столько целомудрия было во всех его жестах, а свое знакомство они свели при столь ужасающих обстоятельствах, что ни Элен и Жанна, ни Рене даже не задумывались о том, как стремительно быстро события подвели их к взаимной близости, в которой с обеих сторон не было ничего иного, кроме того чувства, которое положено испытывать друг к другу брату и сестре…
На другой день корабли взяли курс на остров Франции. Блик получил от Сюркуфа распоряжение перейти с «Призрака» на «Штандарт», и капитан, понимая, как необходимо двум юным девушкам присутствие друга или родственной души, разрешил Рене сопровождать первого помощника.
Через день после пленения «Штандарта» «Призрак» встретил шлюп, на который немедленно открыл охоту. Шлюп пытался бежать, но первый же крик: «Сдавайтесь "Призраку"!», подкрепленный выстрелом из пушки, принудил жертву смириться.
Не спускавший глаз с судна Рене с высоты полуюта, где находился в обществе сестер, наблюдал на его палубе безобразное зрелище: двое несчастных бились в предсмертной агонии, несмотря на старания молодого негра, подносившего им каком-то пойло, приготовленное, верно, каким-нибудь чернокожим колдуном… Неподалеку пять полуголых негритянок грелись на палубе, под жгучим солнцем, которое прикончило бы европейских женщин и которым наслаждались эти африканцы. Одна из них пыталась накормить ребенка, которого держала на руках, и который напрасно мял пустую грудь.