Белые и синие - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 168

Бонапарт и не думал уклоняться от участия в «празднике». Было необходимо тотчас же ввести в сражение все силы и дать противнику решительный бой, чтобы отбросить грозное полчище, которое могло разгромить его у стен Сен-Жан-д'Акра.

В два часа ночи Мюрата выслали вперед с тысячей пехотинцев, легкой пушкой и отрядом драгун. Он получил приказ двигаться к берегам Иордана, где ему следовало захватить мост Иакова, чтобы не допустить отступления турецкой армии. Ему предстояло пройти более десяти льё.

Бонапарт выступил в три часа ночи, взяв с собой все, без чего могли обойтись осаждавшие, удерживая неприятеля в стенах города. На рассвете он разбил лагерь на возвышенности близ Сафарии и приказал выдать солдатам хлеба, воды и водки. Бонапарту пришлось избрать самую длинную дорогу из-за того, что его артиллерия и обозы не могли проехать по берегу Киссона.

В девять часов утра он снова двинулся в путь и в десять был у подножия горы Табор.

Здесь, на обширной Ездрилонской равнине, на расстоянии примерно трех льё он увидел дивизию Клебера численностью до двух с половиной тысяч солдат — она сражалась с обступавшим ее со всех сторон войском и казалась среди него черной точкой, объятой огнем.

Более двадцати тысяч всадников атаковали дивизию, то кружась вокруг нее вихрем, то обрушиваясь на нее лавиной; никогда еще французские воины, столько повидавшие на своем веку, не видели такого количества конников, двигавшихся, гарцевавших и наступавших на них; тем нее менее каждый солдат, чувствуя ногой ногу соседа, сохранял необыкновенное хладнокровие, зная, что в нем заключается единственная надежда на спасение; каждый, приберегая пули для всадников, поражал турок в упор, стреляя лишь тогда, когда был уверен, что попадет в цель наверняка, и колол лошадей неприятеля штыком, когда те подходили слишком близко.

Каждый солдат получил по пятьдесят патронов, но в одиннадцать часов утра пришлось выдать всем еще по пятьдесят. Французы произвели сто тысяч выстрелов, окружив себя грудой людских и конских трупов, и укрылись за этой жуткой кровавой стеной как за крепостным валом.

Вот что предстало перед Бонапартом и его армией, когда они вышли из-за горы Табор.

И тут из груди каждого воина вырвался восторженный возглас:

— На врага! На врага!

Но Бонапарт крикнул: «Стой!» — и заставил солдат выждать четверть часа. Он знал, что в случае необходимости Клебер продержится еще несколько часов, и хотел, чтобы сражение шло своим чередом.

Затем он построил шесть тысяч солдат в два каре по три тысячи человек в каждом, разделив их таким образом, чтобы они могли охватить всю эту дикую орду с ее конницей и пехотой стальным огненным треугольником.

Сражающиеся бились так ожесточенно, что ни те ни другие (как римляне и карфагеняне, которые во время битвы при Тразименском озере не почувствовали землетрясения, разрушившего двадцать два города) не заметили, как подошли две части армии, в недрах которой еще таились раскаты грома, но блестевшее на солнце оружие французов уже посылало тысячи молний, предвещавших близившуюся грозу.

Неожиданно послышался одинокий пушечный выстрел.

То был сигнал, с помощью которого Бонапарт предупреждал Клебера.

Три каре находились не более чем на расстоянии льё друг от друга, и их тройной огонь должен был обрушиться на двадцатипятитысячное войско.

Огонь грянул одновременно с трех сторон.

Мамлюки и янычары — одним словом, все всадники — закружились на месте, не зная, как выбраться из пекла, в то время как десять тысяч пехотинцев, несведущих в военной науке, стали разбегаться под огнем трех каре.

Все, кому посчастливилось попасть в промежуток между каре, сумели спастись. Час спустя беглецы исчезли, как пыль, развеянная ветром, оставив на поле убитых, бросив свой лагерь, знамена, четыреста верблюдов, бесчисленные трофеи.

Беглецы считали себя спасенными; те, кто добрался до гор Наблуса, действительно нашли там укрытие, но те, кто решил направиться к Иордану, откуда они пришли, столкнулись с Мюратом и тысячей его воинов, охранявших переправу через реку.

Французы убивали врагов до тех пор, пока не устали.

Бонапарт и Клебер встретились на поле битвы и заключили друг друга в объятия под радостные возгласы воинов трех каре.

Тогда же великан Клебер, следуя военному обычаю, положил руку на плечо Бонапарта, едва доходившего ему до груди, и сказал ему слова, которые впоследствии столько раз пытались оспорить:

— Генерал, вы велики, как мир!

Бонапарт, по-видимому, был доволен.

Он выиграл сражение на том же месте, где Ги де Лузиньян потерпел поражение; именно здесь пятого июля 1187 года французы, которые до того обессилели, что не могли даже плакать, как утверждает один арабский автор, решились на отчаянную схватку с мусульманами во главе с Салах-ад-Дином.

«Поначалу, — говорит тот же автор, — они дрались, как львы, но в конце концов принялись разбегаться, как овцы. Их окружили со всех сторон и оттеснили к подножию горы Блаженства, где Бог, наставляя людей, говорил: „Блаженны нищие духом, блаженны плачущие, блаженны изгнанные за правду“. Там же он говорил им: «Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах ««.

Сражение разворачивалось у горы, которые неверные называют горой Хыттин.

Ги де Лузиньян укрылся на вершине холма и защищал истинный крест Господень, пока это было в его силах, но не смог помешать мусульманам завладеть им, после того как они смертельно ранили епископа Сен-Жан-д'Акра, который держал его.

Раймон пробился со своими воинами сквозь ряды неприятеля и бежал в Триполи, где скончался от горя.

Группа всадников, которая осталась на поле битвы, перешла в наступление, но вскоре она растаяла в гуще сарацин, как воск в огне.

Наконец королевский флаг упал и больше не поднимался; Ги де Лузиньян был взят в плен, а Салах-ад-Дин, приняв из чьих-то рук меч короля Иерусалимского, спустился с лошади на землю и воздал хвалу Мухаммеду за свою победу.

Никогда еще христиане не знали подобного поражения ни в Палестине, ни любом другом месте.

«Видя количество убитых, — рассказывает очевидец сражения, — нельзя было поверить, что кто-то был взят в плен; глядя на пленных, невозможно было поверить, что еще имелись убитые».

Короля отправили в Дамаск после того, как он отрекся от своего королевства. Всем рыцарям-храмовникам и госпитальерам отрубили голову. Салах-ад-Дин, опасавшийся, как бы его солдаты не прониклись жалостью к французам (он был лишен ее), и боявшийся, что они пощадят кого-нибудь из монахов-воинов, платил по пятьдесят золотых монет за каждого доставленного рыцаря.

Лишь тысяча воинов из всей христианской армии держались на ногах. «Каждого пленного, — говорят арабские авторы, — обменивали на пару сандалий, и головы христиан выставляли на улицах Дамаска вместо арбузов».