Поощренный вознаграждением, крестьянин бросился в сторону Бурка, а Ролан во весь дух устремился к замку.
Теперь, когда наш читатель, по всей вероятности, не меньше Ролана жаждет узнать, что приключилось с сэром Джоном, мы поведаем ему о событиях минувшей ночи.
На наших глазах сэр Джон около одиннадцати часов проник в здание, которое обычно называли домом послушников (или монастырским домиком) и которое было не чем иным, как часовней, воздвигнутой среди леса.
Из ризницы он перешел на клирос.
Кругом было пусто. Довольно яркая луна временами исчезала в облаках; ее голубоватые лучи проникали в часовню сквозь стрельчатые окна с разбитыми цветными стеклами.
Сэр Джон прошел на середину клироса и остановился возле пьедестала. Минуты проходили за минутами, но на сей раз отбивали время часы не в монастыре, а в ближайшей деревне Перонназ.
До полуночи дело обстояло так же, как и в дежурство Ролана: сэр Джон улавливал лишь смутные шорохи и случайные ночные звуки.
Но вот пробило двенадцать. Сэр Джои с нетерпением ждал этого момента, ибо если что-то должно было случиться, то именно сейчас.
Когда затих последний удар, в подземелье послышались глухие шаги и за решеткой подземного кладбища блеснул свет.
Англичанин не спускал глаз с решетки. Она распахнулась, и появился монах с факелом в руке; лицо его было закрыто капюшоном.
Он был в одежде картезианца.
Вслед за ним вошел второй, третий… Сэр Джон насчитал двенадцать. Перед алтарем они разошлись в разные стороны. На клиросе находилось двенадцать сидений — шесть справа и шесть слева от сэра Джона.
Монахи молча остановились перед сиденьями. Каждый из них вставил свой факел в отверстие в подлокотнике. Но вот вошел тринадцатый и встал перед алтарем.
Ни один из монахов не разыгрывал роль привидения или призрака. Нет, это были вполне земные существа, живые люди.
Сэр Джон стоял с пистолетом в каждой руке, прислонившись к пьедесталу, и с величайшим хладнокровием наблюдал все происходящее; ему было ясно, что его хотят окружить со всех сторон.
Как и сэр Джон, все монахи хранили молчание.
Монах, стоявший у алтаря, первым нарушил тишину.
— Братья, — спросил он, — зачем собрались мстители?
— Чтобы судить осквернителя святыни! — отвечали монахи.
— Какое преступление он совершил?
— Он задумал проникнуть в тайны Соратников Иегу.
— Какую кару он заслужил?
— Смертную казнь!
Начальствующий монах несколько минут помолчал, как будто давая время обвиняемому воспринять всю тяжесть приговора. Потом он повернулся к англичанину, который по-прежнему был невозмутимо спокоен, словно присутствовал на каком-то спектакле.
— Сэр Джон Тенли, — проговорил он, — вы иностранец, к тому же англичанин, и в силу этого вы должны были оставаться в стороне, не препятствуя Соратникам Иегу сводить счеты с правительством, которое они поклялись уничтожить. Но у вас недостало благоразумия, вы поддались пустому любопытству. Вы проникли в пещеру льва, и лев вас растерзает!
Снова наступило безмолвие. Казалось, начальствующий ждал ответа, но, так как сэр Джон продолжал молчать, он добавил:
— Сэр Джон Тенли, ты приговорен к смерти, готовься умереть!
— Ха-ха! Я вижу, что попал в шайку разбойников. Если так, я смогу откупиться!
Сэр Джон повернулся к начальствующему:
— Какой назначите мне выкуп, атаман? Возмущенный ропот был ответом на дерзкие слова. Начальствующий простер к нему руку.
— Ты заблуждаешься, сэр Джон, — ты имеешь дело не с шайкой разбойников, — сказал он не менее спокойно и хладнокровно, чем англичанин, — и я сейчас тебе докажу это. Если у тебя есть с собой крупная сумма или драгоценности, сделай нам распоряжения, и деньги и драгоценности будут переданы членам твоей семьи или лицу, которое ты назовешь.
— А какая у меня гарантия, что моя последняя воля будет исполнена?
— Мое слово!
— Слово главаря убийц! Я ему не верю!
— Ты и на сей раз ошибся, сэр Джон! Я никогда не был ни главарем убийц, ни атаманом шайки разбойников!
— Тогда кто же ты?
— Я избранник Небес, призванный совершить отмщение! Я посланец Иегу, царя Израиля, которому пророк Елисей повелел истребить дом Ахава!
— Если вы действительно облечены столь высокой миссией, то почему вы прячете свои лица? Почему носите панцирь под монашеским одеянием? Истинные избранники сражаются с открытым лицом и, убивая, рискуют жизнью. Откиньте свои капюшоны, станьте передо мной с обнаженной грудью, и я признаю за вами достоинства, какие вы себе приписываете!
— Вы слышали, братья? — спросил начальствующий. И, сбросив с себя рясу, он рывком распахнул на груди сюртук, жилет и рубашку.
Остальные монахи последовали его примеру; теперь они стояли перед сэром Джоном с открытым лицом и обнаженной грудью.
То были красивые молодые люди; самому старшему из них нельзя было дать и тридцати пяти лет.
Их одежда поражала своей элегантностью, и, странное дело, ни у кого из них не было оружия.
Это были прежде всего судьи.
— Ты должен быть доволен, сэр Джон Тенли, — заявил начальствующий, — ты умрешь, но перед смертью сможешь исполнить высказанное тобою желание — смотреть нам в лицо и убить того, кого захочешь. Сэр Джон, я даю тебе пять минут, чтобы ты мог вверить свою душу Богу.
Но сэр Джон, не заботясь о спасении души, стал спокойно осматривать свои пистолеты. Он проверил, в порядке ли запал, привел в действие курки, испытывая исправность пружин, и попробовал, прочно ли сидят пули. И, не ожидая, пока истекут дарованные ему пять минут, он обратился к Соратникам Иегу:
— Господа, я готов. А вы?
Молодые люди переглянулись и по знаку начальствующего двинулись прямо на сэра Джона, окружая его со всех сторон.
Начальствующий по-прежнему стоял неподвижно у алтаря, наблюдая разыгравшуюся перед ним сцену.
У сэра Джона было всего два пистолета, и он мог убить только двоих.
Он наметил себе жертвы и выстрелил.
Двое соратников Иегу упали, обагрив кровью церковные плиты. Остальные, словно ничего не произошло, не замедлили шага и надвигались на сэра Джона.
Англичанин схватил пистолеты за стволы и стал наносить удары рукоятками.
Он обладал богатырской силой, и с ним было не так-то легко справиться. Около десяти минут посреди клироса метался бесформенный клубок человеческих тел; потом это беспорядочное движение прекратилось. Соратники Иегу разошлись направо и налево, каждый к своему сиденью, а сэр Джон остался лежать на пьедестале, руки и ноги его были скручены веревками, какими опоясывались монахи.