Инженю - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 13

— Но на сей раз, сударь, полнота принесла, по крайней мере, какую-то пользу! — возразил Давид.

— Небольшую, ибо Марий ненадолго пережил это прискорбное приключение. Вернувшись в Рим, он пожелал отпраздновать возвращение семейным обедом, на нем несколько злоупотребил вином и от этого умер. Вот почему я не устану повторять вам: «Поменьше хлеба, господа! Поменьше хлеба!»

Ученое историко-кулинарное рассуждение оратора было прервано шумом открывшейся двери.

Внесли суп и первую перемену блюд.

Впереди шел вестник с копьем, одетый в костюм античного воина; за ним следовал облаченный во все черное метрдотель; позади него — молодой человек в белых одеждах, этакий puer [7] древних; потом шествовали повара в хлопчатобумажных колпаках и обтягивающих талию фартуках (за поясами были заткнуты ножи); на них были белые куртки, на ногах белые чулки и башмаки с пряжками; на высоко поднятых руках они несли блюда.

Эта процессия в сопровождении шести слуг — вместе с двумя слугами, уже находившимися в комнате, количество прислуги сравнялось с числом гостей — трижды обошла вокруг стола и после третьего обхода поставила блюда в некотором отдалении от сюрту, чтобы сотрапезники могли наслаждаться их видом, пока будут есть суп.

После этого вся процессия удалилась, кроме восьми слуг: каждый из них остался стоять позади одного из гостей и больше от него не отходил.

Суп поставили на отдельный столик и мгновенно разлили по тарелкам.

Он представлял собой обыкновенное консоме, но такое насыщенное, такое нежное на вкус и, наконец, такое питательное, что все пожелали узнать, какую пищевую субстанцию они в эти минуты поглощают.

— Признаться, мой дорогой Гримо, — сказал Дантон, — вопреки тому, что вы позволили нам молчать в течение первого часа, я прерву молчание и спрошу вас, что же такое осмазом.

— Спросите попросту, дорогой друг, у доктора Гильотена, какую самую великую услугу оказала химия науке о питании.

— Но, все-таки, что такое осмазом? — спросил Тальма. — Я, подобно мещанину во дворянстве, который пришел в восторг, узнав, что говорит прозой, был бы очень рад узнать, что я ем, вкушая осмазом.

— Да, да! Что такое осмазом? Объясните! — .наперебой кричали все гости, кроме улыбающегося Гильотена и хмурившего брови Марата.

— Что такое осмазом? — переспросил Гримо де ла Рень-ер, опуская длинные рукава камзола на свои изуродованные от природы ладони, которые он не любил показывать. — Сейчас объясню. Осмазом, господа, это та в высшей степени вкусная субстанция любого мяса, что растворяется в холодной воде и отличается от любой другой его субстанции, из которой готовят бульон, тем, что все прочие растворяются только в горячей воде. Именно осмазом дает вкус хорошим супам; именно осмазом, карамелизиру-ясь, придает мясу золотистый оттенок; благодаря осмазому создается хрустящая корочка на любом жарком; наконец, от осмазома — аромат и вкус дичи. Осмазом, господа, недавнее открытие, но он существовал задолго до того, как его обнаружили… После открытия осмазома прогнали множество поваров, убежденных, что нужно сливать первый бульон [8] ; осмазом возвещали вкусные пленки в кастрюлях с супом; это предвосхищение вдохновило каноника Шеврье, когда он придумал запирающиеся на ключ кастрюли; ведь, чтобы уберечь эту субстанцию, которая очень легко испаряется, каждый истинный гурман, даже тот, кто не ведает об осмазоме, скажет вам: готовя вкусный бульон, надо следить за тем, чтобы кастрюля всегда улыбалась, но никогда не смеялась. Вот что такое осмазом, господа!

— Браво! Браво! — закричали гости.

— Я, господа, полагаю, что во время обеда не должно быть речи ни о чем ином, кроме как о кулинарии, чтобы наш ученый наставник смог прочитать нам полный курс, а на того, кто заговорит о чем-нибудь другом, наложить штраф в десять луидоров в пользу бедняков, разоренных смерчем тринадцатого июля, — предложил Камилл Демулен.

— Шенье требует слова, — сказал Дантон.

— Я? — удивился Шенье.

— Он жаждет, чтобы было сделано исключение для «Карла Девятого», — с улыбкой заметил Тальма.

— А Давид — для его «Смерти Сократа», — возразил Шенье: он был не прочь перебросить другому шутку, пущенную в его адрес.

— «Карл Девятый», без сомнения, станет дивной трагедией, — сказал Гримо, — и «Смерть Сократа», конечно же, картина восхитительная. Но, господа, не хвалите мое красноречие, а согласитесь, что для обедающих людей весьма

печально беседовать за столом о молодом короле, преследующем гугенотов, или о древнем мудреце, выпивающем цикуту… За столом, господа, не должно быть никаких грустных ощущений! Миссия хозяина дома — это миссия жреца: пригласить кого-либо на обед означает взять на себя заботу о нравственном и физическом блаженстве этого человека на все то время, пока он пробудет под нашим кровом!

— Хорошо, мой дорогой, — согласился Дантон, — расскажите нам историю этой индейки, которую вы только что разрезали с бесподобной ловкостью.

Гримо де ла Реньер, хотя на каждой руке у него было только по два пальца, действительно был одним из самых искусных разделывателей, каких только можно отыскать на свете.

— Да, пожалуйста, поведайте нам об индейке! — попросил Гильотен.

— Господа, история этой индейки, отдельной особи, тем не менее связана с историей вида, а история животного вида подлежит ведению господина де Бюффона, но как продукт наша индейка подлежит ведению господина Неккера, нового министра финансов.

— Хорошо, — согласился Шенье, пытаясь поставить в затруднительное положение гастронома, отрицавшего уместность разговора за столом о «Карле Девятом», — но разве индейка может иметь какое-либо отношение к министру финансов, кроме как облагаемый налогом продукт?

— Вы спрашиваете, какое отношение имеет индейка к министру финансов? — воскликнул Гримо. — Такое, что будь я министром финансов, господа, то все расчеты производил бы, взяв за основу индейку.

— Надеюсь, вы не забудете про индюка! — заметил Камилл Демулен с легким заиканием, придававшим комичный характер всему, что он говорил.

— Я не забуду их, сударь, хотя я говорил об индейке, а не об индюке, ибо относительно этого вида птиц признано: мясо самки вкуснее, чем мясо самца.

— К делу! К делу! — потребовали двое из гостей.

— Сейчас, господа, я перейду к делу. Так вот, по моему мнению, контролеры финансов до сего дня недооценивали индюка в соответствии с его достоинствами. Индюк, господа, и особенно индюк, начиненный трюфелями, стал источником значительного прибавления общественного богатства: выращивая индюков, фермеры легче расплачиваются за аренду, девушки накапливают приданое, необходимое для вступления в брак. Но тут я имел в виду индюков, не начиненных трюфелями. Теперь обратите внимание на следующий подсчет: он очень прост и имеет отношение к индюкам, начиненным трюфелями. Я подсчитал, что с начала ноября по февраль включительно, за четыре месяца, в Париже каждый день потребляется триста индеек, начиненных трюфелями, всего — тридцать шесть тысяч индеек! Так вот, средняя цена одной индейки двадцать франков, значит, Париж расходует на индеек семьсот двадцать тысяч ливров! Допустим, вся провинция, а по сравнению с восемьюстами тысячами жителей столицы это тридцать миллионов человек, потребляет начиненных трюфелями индеек и индюков только в три раза больше, чем Париж, и в целом тратит на них два миллиона сто шестьдесят тысяч ливров, которые, вместе с семьюстами тысячами ливров Парижа, составляют два миллиона восемьсот восемьдесят тысяч ливров, что, как вы понимаете, представляет собой весьма приличное движение капиталов. Теперь, господа, прибавьте к этой сумме почти равную ей сумму, потраченную на другую птицу — фазанов, кур и куропаток, тоже фаршированных, — и вы получите почти шесть миллионов, то есть четверть цивильного листа короля. Вот почему я был прав, господа, утверждая, что индюки в равной мере подлежат ведению господина Неккера и господина де Бюффона.