Парижане и провинциалы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 93

В этом месте холм шел под откос. В четырех шагах ниже он отвесно обрывался на высоту восьми — десяти футов.

Этот обрыв обнажал каменные слои, обнаруженные Мадленом под землей. Перед этой частью стены, выходившей на поверхность, рос густой кустарник. Мадлен вошел в заросли и несколько раз воткнул свой железный шомпол в эту часть откоса.

Шомпол вонзился в трещины стены шириной в один метр и высотой в три метра.

Это была стена из бута.

При звуках вонзавшегося в стену шомпола Мадлену почудилось, будто с той стороны стены до него доносится приглушенный лай.

Он находился с другой стороны преграды, за которой Фигаро остался лежать на куртке.

Затем Мадлен бросил взгляд на откос холма в том направлении, где текла речка Урк; с каждым новым открытием настроение его становилось все радостнее. Он вернулся к отверстию каменоломни, спустился в нее, зажег свечу, вновь обошел все четыре галереи, надел куртку, повесил поверх нее охотничью сумку, положил туда кролика, взял на руки Фигаро, нежно поцеловал его в морду и, добравшись до последней перекладины, поставил собаку, к огромной ее радости, на край отверстия.

Затем пружинящим шагом настоящего ходока, делающего шесть километров в час, он вернулся на ферму.

Мы уже говорили, что на крыльце он увидел двух молодых людей, обеспокоенных его чрезвычайно длительным отсутствием и готовых отправиться на поиски; мы также рассказали, как, предоставив полную свободу действий дону Луису, он воспротивился отъезду Анри, как молодые люди обнялись в последний раз и как дон Луис, вскочив на одну из оседланных лошадей, пустил ее галопом и скрылся из виду.

После его исчезновения Анри, все еще не придя в себя от случившегося, повернулся к Мадлену и, одновременно огорченный тем, что не уехал, и счастливый от того, что остался, сказал ему:

— Я повиновался вам, мой старый друг, не спрашивая никаких объяснений, так велико мое доверие к вам. Но что будет со мной?

— Я за все отвечаю, — торжественно ответил ему Мадлен.

Услышав эту фразу, словно произнесенную врачом у смертного одра больного, за жизнь которого он ручается, когда все другие уже отступились, Анри склонил голову и стал смиренно ждать дальнейших событий.

Мадлен вернулся на ферму; Анри шел за ним, низко опустив голову, словно ребенок, следующий за своим учителем.

Мадлен отказался давать какие-либо объяснения; Анри надеялся, что хотя бы два-три слова, вырвавшиеся у крестного, помогут раскрыть его планы.

Но Мадлен слишком сильно проголодался, чтобы вести разговор о своих намерениях, каковы бы они ни были. Он сел за стол, из-за которого недавно встали оба молодых человека, и прикончил остатки завтрака.

Однако в этом не было ничего, что могло бы подсказать Анри хоть что-нибудь. Мадлен всегда отличался превосходным аппетитом. В этот день его аппетит разыгрался сильнее, чем обычно; вот и все.

Тем не менее Анри показалось странным, что Фигаро, обычно евший на кухне и довольствовавшийся тем, что мог раздобыть сам, был введен лично Мадленом в столовую и накормлен прямо из хозяйских рук сытной похлебкой.

С чем была связана эта милость, полученная Фигаро из рук хозяина, хоть и справедливого, но не слишком склонного нежничать со своими собаками?

Без сомнения, это была одна из тех тайн, какими окружил себя Мадлен. После завтрака Мадлен оделся, сам запряг лошадь в двуколку и поинтересовался у Анри, готов ли тот немедленно приступить к своим обязанностям его старшего приказчика.

И, получив утвердительный ответ, он сказал:

— Садись верхом, поезжай в деревню Суси и попроси папашу Огюстена прийти к нам на ферму завтра утром. Если ты его не застанешь у господина Жибера, то найдешь его в карьерах.

Папаша Огюстен, управляющий работами у г-на Жибера, кому помимо двух или трех тысяч арпанов земли принадлежали два карьера, слыл в департаменте человеком, лучше всех разбирающимся в различных породах камня. Однако оба карьера, разрабатываемые г-ном Жибером, почти истощились, и можно было надеяться, что папаша Огюстен согласится отдать свой богатый опыт для разработки новых залежей камня.

Не говоря ни слова, Анри оседлал лошадь и тронулся в путь.

До Данплё двуколка и верховая лошадь ехали по одной и той же дороге, но при въезде в деревню Мадлен и Анри расстались.

Анри свернул вправо и направился в Суси.

Мадлен же продолжал свой путь в том же направлении, то есть в сторону Виллер-Котре.

Три часа спустя каждый из них уже вернулся на ферму.

Анри привез обещание папаши Огюстена быть на следующий день в шесть часов утра у Мадлена.

Мадлен же вытряхнул все из своих карманов и бумажника на стол.

Он привез тридцать тысяч франков! И вдобавок к этому большую зеленую книгу с медными застежками.

— Господин приказчик, — обратился он к Анри, — вы окажете мне услугу, внеся тридцать тысяч франков в статью доходов.

Анри без единого возражения взял перо и чернила и занес тридцать тысяч франков в статью доходов Мадлена.

— Поистине, — сказал ему тот, — у тебя великолепный почерк.

— Что вы хотите? — отвечал Анри, пытаясь шутить. — Теперь, когда вы мне за это платите, я стараюсь.

— Возьми эти тридцать тысяч франков.

— Я?

— Да, ты.

— Зачем?

— Чтобы заплатить.

— Заплатить кому?

— Людям, которым мы должны будем выплачивать деньги, и тебе первому, в конце месяца.

Анри сложил золото и банкноты в сумку и по приказу Мадлена отнес ее в свою комнату. На следующий день в шесть часов утра, когда Анри еще спал, пришел папаша Огюстен. Мадлен, вставший с рассветом, ожидал его у ворот фермы. Они были старые приятели.

Мадлен пошел навстречу папаше Огюстену, и бывший торговец игрушками и каменолом обменялись сердечным дружеским рукопожатием.

Папаша Огюстен, старик лет шестидесяти, жилистый и худой, как жердь, но еще полный сил, несмотря на свой возраст, пришел пешком. На нем был его обычный наряд: тиковые брюки, такие же гетры, серая полотняная блуза в белую крапинку и картуз с козырьком, из-под которого выбивались несколько седых прядей.

В руках он держал свой метр: тот всегда был при нем, так как служил заодно и тростью.

Чтобы не задерживаться слишком надолго, Мадлен, подумав, что папаша Огюстен после своей утренней прогулки охотно пропустил бы стаканчик белого вина, принес на скамейку около ворот бутылку и два стакана.