Олимпия Клевская - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 173

— Берегитесь своих глаз, графиня, — с улыбкой прервал герцог, — правда сверкает в них и видна так же хорошо, как молния! Да, сударыня, король любит королеву немножко меньше, еще чуть-чуть, и он станет влюбляться в других.

— Ах!

— Если это будет и не всерьез, то, по крайней мере, ему станут внушать, что он влюблен. Вы ведь знаете, какой восторг вызывает этот очаровательный король в придворных кругах.

— Да! Да!

— А сердце у него легко воспламеняется.

— Вы хотите мне сказать, что он уже влюблен в кого-то, не так ли, господин герцог?

— Сударыня, такое могло бы случиться очень скоро, если бы он почаще смотрел на вас: повод для того ему представился вчера, и он им воспользовался.

Графиня покраснела.

— О! — пробормотала она. — Король совсем мало смотрел на меня.

— Король рассеян, и окружающими его людьми делается все возможное, чтобы он стал еще более рассеянным: они так стараются — кто справа, кто слева — приковать к себе его взор, что за ближайшие два месяца ему вряд ли удастся сохранить свободу этого взора.

— Бедный государь! Сколько фальшивых влюбленностей, сколько алчной лжи, сколько сладострастных наживок, таящих предательство!

— В голосе вашего сердца такая философская глубина, какую я и ожидал от вас, сударыня. Поначалу я, как и вы, думал о той опасности быть обманутым, что подстерегает короля, а также о той, что грозит вам.

— Мне? Опасность?

— Да, вне всякого сомнения.

— Не понимаю, о чем вы?

— Но, прошу прощения, сударыня, разве мы с вами уже не пришли вдвоем к заключению, что вы любите короля?

— Безжалостный человек! — вскричала со слезами на глазах Луиза.

— Безжалостный, пусть так, зато последовательный. На этом мы сошлись. А потому, если вы любите его величество, разве вы найдете забавным, когда он воспылает любовью к другой женщине?

— Как вы жестоки!

— Жесток? Допустим и это, но с каждым шагом все более последователен, вы не можете этого отрицать. Стало быть, если вы любите короля, если вам будет больно видеть его в сетях недостойной страсти, разве не подумаете вы тогда, что вам бы следовало потрудиться, чтобы заставить его полюбить вас — вас, которая могла бы спасти его и сама стать от этого счастливой?

— Сударь, о сударь!..

И Луиза спрятала лицо в ладонях.

— Сударыня, поверьте, если бы я не почитал вас превыше всех на свете, я не пришел бы сюда и не стал бы говорить с такой искренностью. Вы не должны усматривать в этом ничего, кроме решимости оградить вас от любой ошибки, кроме твердого намерения помочь вам достигнуть всех ваших целей.

Ради женщины не столь выдающейся я бы и пальцем не пошевелил или хитрил бы с ней, как пристало дипломату. Вам же я прямо и чистосердечно говорю:

«Прекрасная, любящая, великодушная женщина, достойная любви очаровательного государя, великого короля, хотите вы занять подобающее вам место или уступите его недостойным женщинам, что только и ждут, чтобы им овладеть?»

Отвечайте! Довольно слез, покончим с этим ребяческим смятением зардевшейся воспитанницы пансиона: если бы речь шла о том, кому стать королевой Франции… я бы и тогда так же упорно искал вашего согласия… но место занято. Остается, увы, лишь второе место, однако оно может стать первым. Так вы этого хотите?

Оглушенная, потрясенная, раздавленная, Луиза поднялась и тотчас вновь упала в кресло, охваченная таким отчаянием, таким лихорадочным возбуждением, которое в конце концов тронуло бесстрастную душу Ришелье.

— Сударыня, — сказал он, — я обманулся, предположив в вас твердость характера; простите меня и забудьте, прошу вас, все, что я здесь наговорил; мне от всего этого остается лишь острое сожаление, что я, может статься, оскорбил вас, заговорив с вами на том языке, который вы могли понять не так, как я бы того желал.

Герцог встал и самым что ни на есть почтительным образом склонился перед ней, готовый распроститься.

Графиня утопала в слезах. Она трепетала, словно птенец, выпавший из гнезда после первой майской грозы.

Но наконец, увидев, что Ришелье, не зная жалости, собирается удалиться, она произнесла:

— Сударь, не злоупотребляйте тайной любящей женщины, даже если вы и утверждаете, что раскрыли ее любовь!

Герцог вновь приблизился к г-же де Майи, преклонил колено и благоговейно, словно поклонялся святой, поцеловал холодную руку, бессильно свешивающуюся с подлокотника кресла.

— Вот я перед вами, — сказал он, — мужайтесь, сударыня, я весь ваш, отныне и до смерти. Говорите же, я вас слушаю.

После этих слов Ришелье издал «Ах!», чтобы, по всей видимости, перевести дыхание.

Госпожа де Майи подобрала свой веер, незаметно выскользнувший из ее пальцев на сиденье кресла, а оттуда на пол.

— Таким образом, — продолжал г-н де Ришелье, — я намерен с открытой душой обратиться к вашему разуму.

— Отчего же не к сердцу, сударь? — спросила графиня.

— Потому что с ним уже все в порядке, вы во власти соблазна и нуждаетесь лишь в одном — в решимости.

— Ах! Герцог!

— Ладно! Не буду об этом, если первое же правдивое слово вас так возмущает. Берегитесь, графиня, ибо ничего, кроме правды, я вам говорить не намерен, предупреждаю заранее.

— Я слушаю.

— Решительно и бесповоротно?

— Да.

— Что ж! Теперь, когда лед окончательно сломан, когда вы убедились, что я ваш друг, узнайте еще одно обстоятельство: оно добавит вам уверенности.

— Что же это?

— А то, что я действую не без корысти.

Госпожа де Майи подняла свою умную головку, которая было склонилась под тяжестью столь обширных предисловий к этому важному разговору.

— Не без корысти? — с удивлением повторила она. — А мне казалось, что у вас самые дружеские отношения с этим беднягой господином де Майи.

— О, как вы заблуждаетесь, графиня! Боже правый, да кто говорит о графе де Майи? Разве он имеет хоть малейшее касательство к тому, о чем мы говорим?

— Тогда что вы имеете в виду?

— Э, сударыня! Речь идет о том, кто будет управлять Францией самое близкое через два месяца.

— Господин герцог…

— Ну вот, вы опять! Ох! Я не намерен прощать вам эти колебания, графиня; какого дьявола! Как говаривал мой двоюродный дед, который на своем веку изрек много если не добрых, то весьма разумных мыслей, кому мила цель, тому милы и средства. Вам мила цель?