Олимпия Клевская - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 106

Король, долго разглядывавший Олимпию, обернулся, как уже говорилось, и осведомился об имени этой прелестной актрисы.

Тот, кто ответил королю, назвав имя актрисы, был капитан-лейтенант рейтаров гвардии его величества.

Людовик XV весьма любил этого вельможу и позволил ему взять над собой такую власть, что в этом фаворите уже начинали приветствовать звезду, подобную тем звездам, что блистали за сто лет до того под именами Шале и Сен-Мар.

Со своей стороны, капитан был человек веселый, очень бойкий в поведении и более желал быть другом короля, нежели его фаворитом.

Капитан, принадлежавший к ближайшему окружению короля, был удивлен, что в эти минуты Людовика так сильно увлекает спектакль.

Олимпия играла столь прелестно, что сумела сделать короля самым внимательным зрителем. Это не оставшееся незамеченным внимание перекинулось с королевской ложи на другие ложи, и представление проходило в обстановке сдержанности, настолько оно поглощало зрителей.

Поэтому, едва прозвучал последний стих Юнии, тот стих, который несчастный Баньер, о ком никто, кроме Юнии, не думал, очень хотел услышать из ее уст, капитан, наклонившись к королю, сказал:

— Государь, мне в самом деле было бы очень неприятно иметь иное мнение, чем у вашего величества, но я все-таки посмею утверждать, что на свете нет особы очаровательнее Олимпии.

— Вы ошибаетесь, герцог, — в глубокой задумчивости отвечал король, — королева красивее.

Капитан поклонился с улыбкой, казалось говорившей: «Государь, мы знаем, что королева прекраснее всех женщин, но вслед за королевой идет Олимпия».

И он отправился готовить выход короля из театра.

Но, оказавшись совсем близко от Майи, который вместе с другими дворянами образовывал живую шпалеру на пути его величества, он шепнул ему на ухо:

— Послушай, Майи, тебе повезло: королю понравилась твоя любовница.

И он ушел с королем, который обворожительно приветствовал г-на де Майи. Подобные слова могли быть только легкой насмешкой, но граф воспринял их совсем иначе.

Будучи несчастным влюбленным, г-н де Майи, как и другие присутствующие, а главное, более, чем другие, обратил внимание на озабоченность короля, и сияющая красота Олимпии повергла его в глубокие раздумья в еще большей степени, нежели она поразила короля.

Бывают такие удары судьбы, которые невозможно отразить, и это понимает сам ревнивец, даже если он одарен любовью благороднейшей женщины.

Король Франции, к примеру, стоит настолько выше всех других мужчин, что пренебречь его любовью нельзя. Ни одна француженка не осмелилась бы на это в 1728 году.

И г-н де Майи опасался, что Олимпия может оказаться в этом отношении слишком хорошей француженкой.

Поэтому слова капитана, вместо того чтобы обрадовать графа, как думал фаворит, судивший о Майи по себе, открыли перед ревнивцем мрачные горизонты. Он думал, что король уже изъявил свою волю.

Господин де Майи мгновенно принял решение. Поскольку он, погрузившись в глубины собственного сердца, убедился, что страстно любит Олимпию, и понимал, что никто из друзей не посочувствует ему, если он ее потеряет, а все, напротив, будут стараться помочь королю отнять ее у него, граф решил лишить свободы несчастную женщину.

После спектакля он вернулся в театр, глубоко опечаленный теми словами, что ему шепнул капитан, и тем ласковым поклоном, каким его одарил король.

Олимпия тем временем была занята тем, что снимала свой театральный костюм. Она по-прежнему была грустна. Майи был мрачен.

Вместо того чтобы, заметив меланхолию Олимпии, найти истинную причину этой печали среди воспоминаний о былом или новых тревог, волнующих обыкновенно женские сердца, г-н де Майи, по обычаю всех ревнивцев, предался заботам о себе самом.

Приняв самый приветливый вид, он бодро подошел к ней с улыбкой на устах:

— Дорогая Олимпия, сегодня вечером вы имели колоссальный успех!

— Вы так считаете? — обронила Олимпия, стирая с лица румяна.

— А все потому, моя красавица, что вы играли обворожительно.

— Что ж, тем лучше, — небрежно заметила она.

— Известно ли вам, — продолжал Майи, — что вы всех заставили говорить о себе?

— В самом деле? — произнесла Олимпия все тем же тоном. — А вам это доставляет удовольствие?

— Да нет, напротив.

— Как это напротив? Почему?

— Потому что для меня в этом нет ничего приятного.

— То есть как? Для вас нет ничего приятного в том, что у меня есть талант и зрители признают это?

— Ну да, разумеется.

— Вот как! Тут требуется объяснение.

— Дать его крайне просто.

— Так дайте же.

— А если человек, черт возьми, ревнив?

— Что ж, значит, он не прав.

— Можно быть неправым, — игриво возразил Майи, — но страдания от этого не уменьшаются.

— Страдания?

— И притом жестокие.

— Да, но вы ведь не ревнивы?

— Я в этом не уверен.

— Вот еще! К кому бы вам ревновать?

— Э, Бог мой! Я знаю, что вы меня любите, — заявил граф с той ужасающей самоуверенностью, которую всегда проявляет в человеке полное отсутствие душевного равновесия.

Олимпия отвернулась к зеркалу с выражением лица, которое у женщины менее воспитанной могло бы сойти за гримасу.

Но графа занимали совсем другие заботы, так что он не разглядел ни Олимпии, ни зеркала, ни выражения ее лица.

— Как бы то ни было, — продолжал он, — я не вполне удовлетворен.

— И что же должно произойти, чтобы совершенно успокоить вас, граф?

— Ах, моя милая Олимпия, для этого нужны поступки, которых вы, к несчастью, не совершите.

— О, я способна на многое, — промолвила она.

— Однако не на то, от чего вы уже отказались.

— У женщины бывают капризы, — возразила Олимпия.

— Это значит, что я вправе не терять надежды?

— Согласитесь, дорогой граф, что мне трудно ответить на ваш вопрос прежде, чем я узнаю, о чем, собственно, речь. И этот поступок, которого вы от меня хотите, — он один или их несколько?

— Когда желание связано с вами, Олимпия, толковать о пустяках не стоит труда.

— Что ж, в таком случае говорите.

— С чего мне, по-вашему, начать?

— С самого важного своего желания. Или же с того, которое всего труднее исполнить. Как говорится, берите быка за рога.