Жестокое милосердие - читать онлайн книгу. Автор: Робин Ла Фиверс cтр.№ 91

— Я думала попоить ее чем-нибудь безобидным, но он стоял над душой, самолично наблюдая, как я готовлю отвар, и расспрашивая о каждой травинке, которую я бросала в котел. Я смекнула, что провести его не получится, он просто заявится ко мне снова. Ну, думаю, лучше уж побыстрее с делом покончить, только чтоб отвязался.

Сварила я ему правильное, крепкое зелье, а оно взяло и не подействовало! Тогда-то я поняла, что отец у тебя не простой. Прошло две недели, а олух тут как тут, молотит кулачищами в дверь и требует еще снадобья. Да только «проклятие Матроны» — зелье не слабое, и так уже твою мать чуть в гроб не загнало. Я и говорю ему — дескать, еще мне не хватало ее вовсе убить, а учитывая, Кто переспал с твоей благоверной, лучше ты, мил человек, зря Его не гневи!

Ведьма отводит от меня старчески прозрачные глаза и устремляет взгляд в огонь, так что пламя отражается у нее в зрачках.

— Твоя мама делала что могла, пытаясь оградить тебя от злобы своего безмозглого мужа. То и дело, помнится, говорила ему, Кто твой настоящий отец. Только тебе, я знаю, все равно солоно приходилось.

Мы некоторое время молчим и смотрим в огонь, но, должно быть, видим в нем совершенно разные картины. Только что мой мир в очередной раз перевернулся вверх дном, и я пытаюсь заново приспособиться, привыкнуть к нему. Теперь я знаю, что моя мама и не испытывала ко мне никакой ненависти, и это — самое главное. Как будто я всю жизнь смотрела на мир сквозь мутную пелену, а теперь мне промыли глаза.

Я спрашиваю:

— Как же вышло, что ты отыскала меня в день… — Я не могу выговорить «моей свадьбы» и выражаюсь иначе: — В день, когда отец продал меня Гвилло?

— Я пообещала твоей матери присматривать за тобой. Не следовало бы ей об этом просить, я тут единственная травница на всю округу и так дел по горло. Но что могла, то для тебя делала.

— И ты позаботилась о том, чтобы меня увезли в монастырь.

— Ну да.

— А что для тебя значит наша обитель?

Она быстро поворачивается ко мне:

— Ты что, воображаешь, будто те монашки — единственные, кто с Богом Смерти якшается? По-твоему, чем я занимаюсь целыми днями, как не танцами с Ним? Только делаю, что уговариваю Его кого-то на этом свете оставить, кому-то еще несколько месяцев подарить. А бывает, даже выгоняю Его то из легких старика, то из воспаленного мозга мальчишки. Нет, девочка, в путях Смерти сведущ не только твой монастырь.

А мне-то и в голову не приходило, как двояко, оказывается, можно понимать наше служение.

— Стало быть, ты тоже прислужница Смерти, — бормочу я вполголоса.

Сперва она смотрит с удивлением, но потом удовлетворенно хихикает.

— Да уж, — говорит старуха и даже выпрямляется в кресле. — Так оно и есть, надобно полагать.

— Но ты ведь не на службе у монастыря? — спрашиваю я для верности.

— Нет. Мне просто подумалось, что там — единственное место, где тебя не обидят.

И я отваживаюсь рискнуть, тем более что ничего другого и не остается. Рассматривая свои руки, только чтобы избежать ее пронизывающего взгляда, я спрашиваю напрямик:

— Нет ли у тебя безоарового камня?

Она хитро щурится:

— Если у монастыря имеются яды, должны быть и противоядия.

— Там составляются яды, а не лекарства от них. В обители мы всегда держим безоар наготове — на случай, если кто-то из новеньких отравится по неосторожности, но с собой у меня его нет.

Уголком глаза вижу, как она хмурится.

— Стало быть, ты вышла из монастырского круга и начала свой собственный танец, — произносит она, и я мысленно проклинаю зоркость старческих глаз. Она откидывается в кресле. — Увы, нет у меня безоара. Честно тебе скажу, никогда его даже близко не видела.

Я спрашиваю, нет ли у нее противоядия от «силков Ардвинны», но и об этом ей ничего не известно. У нее вообще ничего нет против отравы, которая впитывается через кожу, потому что обычные очистительные средства в таких случаях не помогают. Мои плечи никнут — последние надежды рассыпались прахом!

Видя мое горе, старуха на прощание гладит меня по плечу.

— Ты взялась служить темному Богу, деточка, но помни: и Ему не чуждо милосердие.

Я еду обратно в Геранд. Услышанное от ведьмы перекатывается у меня в памяти, точно камешки гальки под ударами волн; камешки то складываются во что-то, то рассыпаются. Я вошла в домик травницы одним человеком, а вышла совершенно другим. Меня всегда окружал глухой холод отверженности, отчужденности — с тех самых пор, когда я впервые осознала, что родная мать пыталась проделать со мной еще до моего рождения. А теперь меня словно закутали в одеяло, впервые позволив согреться.

В памяти воскресает минувшее. Новое знание помогает осмыслить каждую мелочь, каждую попытку матери ободрить и утешить меня. Это были выражения любви, в которой, как я полагала, мне с детства было отказано. А ведь она не просто материнский долг исполняла, это был сущий бунт против мужа — единственный, в котором она преуспела.

Невзирая на такое вот духовное облегчение, я возвращаюсь в замок совершенно без сил. Я раздавлена, я ничего путного не могу больше придумать. Молюсь лишь о том, чтобы ни на кого не наскочить по пути в свою комнату, и моя молитва услышана.

Закрывшись у себя, я тотчас замечаю ворону на карнизе снаружи. Как сжимается мое сердце! Письма, отправленные утром, еще не могли попасть в монастырь; что же там? Новые приказы от аббатисы? А вдруг ворона доставила помилование Дювалю?

Я открываю створки, и в комнату влетает крупная птица со слегка искривленным левым крылом. Это ворона Сибеллы, которая ее только и слушается. Мне приходится выдержать настоящий бой, чтобы снять с ее лапы записку. Разворачиваю пергамент, сразу узнаю почерк Сибеллы, и дурное предчувствие охватывает меня. Единственный раз, когда я от нее получила письмо, оно содержало ужасное предостережение.

Я вскрываю печать.

Рье с д'Альбрэ захватили Нант. Они явились во главе войска, заняли дворец герцогини и расставили своих людей по стенам. Мы в осаде, только изнутри!

Мое сердце перестает частить и выдает один тяжкий, болезненный удар. Вот так-то! Люди, которые должны были поддерживать и направлять юную герцогиню, подняли против нее открытый мятеж!

Последствия трудно переоценить. Нант — запасная ставка государыни, самый крупный и надежно укрепленный город Бретани. Ее родной город. Она ждала, чтобы отступило моровое поветрие, и хотела вернуться туда.

А теперь Нант у нее отняли. Без единого выстрела, без единого удара меча. Самая добрая весть, которую можно почерпнуть из записки Сибеллы, — раз Рье в Нанте, значит я не ошиблась и предателем в самом деле оказывается Крунар. Больше некому!

Стражник предлагает войти, и я вижу, что канцлер сидит у себя в одиночестве. Почтительно кланяюсь.