— В Огасте я был. Это ведь столица штата. Там резиденция
губернатора, кинотеатры, рестораны…
— Смотри-ка, в Мэне и такое есть, — ухмыльнулся Макфрис.
— Ну, если хочешь зайти в шикарный ресторан, потерпи до
Бостона, — заметил Абрахам.
Кто-то сзади застонал.
Впереди раздались приветственные крики, и Гэррети
насторожился. Там стояла обшарпанная ферма, на стене которой был прикреплен
большой плакат, окаймленный лампочками и сосновыми шишками:
“Длинный путь. Мы за Гэррети! Родительская ассоциация
графства Арустук".
— Эй, Гэррети, где твои родители? — крикнул кто-то.
— Дома сидят, — ответил Гэррети. В последние пятнадцать
часов он вдруг обнаружил, что не так уж приятно, когда тысячи людей,
столпившихся вдоль дорог, выкрикивают его имя и делают на него ставки
(«двадцать к одному» — сказал тот рабочий… Интересно, много это или мало?). Это
пугало его. Толпа оказалась небольшой, и скоро дорога опять опустела. Они
прошли еще один мост, на этот раз бетонный. Вода струилась внизу, как черный
шелк.
С опаской подали голос сверчки, а минут через пятнадцать
пошел дождь. Впереди кто-то заиграл на губной гармошке. Недолго (пункт 6:
береги дыхание), но Гэррети узнал мелодию. Добрый старый Стивен Фостер. «Черный
Джо» или еще что-то из расистской классики. Упился до смерти, бедняга. Как
Эдгар По, если верить слухам. Еще По был некрофилом и хотел жениться на своей
четырнадцатилетней кузине. Интересно, что он написал бы, если бы дожил до наших
дней и увидел ДЛИННЫЙ ПУТЬ —?
Впереди кто-то начал кричать. Без слов, пронзительным
детским голосом.
Темный силуэт метнулся к обочине за вездеходом (Гэррети и не
заметил, когда вездеход нагнал их) и скрылся в лесу. Залп. Кусты ежевики
затрещали под тяжестью упавшего в них тела. Солдаты выволокли за ноги
невезучего беглеца — темнота скрыла его имя.
Гармошка заиграла что-то насмешливое, потом голос Колли
Паркера велел ей заткнуться. Стеббинс сзади засмеялся. Гэррети вдруг
почувствовал ненависть к Стеббинсу. Как он смеет смеяться над смертью? Этого
можно ожидать разве что от Барковича. Баркович обещал сплясать на могилах, и в
его распоряжении уже шестнадцать.
“Сомневаюсь, что у него хватит на это сил", — подумал
Гэррети.
Острая боль пронзила правую ногу. Мускулы свело, потом
отпустило. С бьющимся сердцем он ждал повторения судороги, но она не
повторилась.
— Я больше не могу, — простонал Олсон. Его лицо висело в
темноте, как белая маска. Никто ему не ответил.
Темнота. Проклятая темнота. Они все похоронены в ней заживо.
До рассвета целая вечность, и многие из них его не увидят. Может быть, все.
Все они задохнутся здесь, под шестью футами темноты, крича и
царапая сломанными ногтями крышки своих гробов. Священник наверху будет читать
молитвы, а скорбящие родственники — шаркать ногами, торопясь на свежий майский
воздух. И скоро они услышат шелест мириадов червей и жуков, спешащих к ним…
“Я схожу с ума", — подумал Гэррети.
Ветерок прошелестел по ветвям сосен.
Гэррети повернулся задом и помочился. Гаркнесс сопел на
ходу: похоже, уснул. Гэррети вдруг стал слышать все, самые тихие звуки
окружающей его жизни. Кто-то жевал; кто-то сморкался; кто-то тихо кого-то о
чем-то спрашивал. Янник еле слышно напевал.
— Зачем я ввязался в это? — безнадежно спросил Олсон, вторя
недавним мыслям Гэррети. — Зачем я согласился?
Никто не ответил. Как будто Олсон уже был мертв. Еще одно
пятно света.
Они прошли кладбище, темную церковь и ступили на улицу еще
одного городка.
В деловой части собрались посмотреть на них человек десять.
Они приветствовали проходящих, но непривычно тихо, словно
боясь разбудить соседей. Самым молодым среди них был мужчина лет сорока в очках
без оправы.
Гэррети развеселило, что ширинка у мужчины была почему-то
расстегнута.
— Давай-давай! Молодцы! — тихо выпевал он, маша им пухлой
белой ладонью.
Они прошли мимо перекрестка, где сонный полицейский
удерживал громадный грязный трейлер, и городок кончился — как прочитанный
рассказ Ширли Джексон.
— Посмотри на этого типа, — тронул его за плечо Макфрис.
“Тип" оказался высоким парнем в зеленом плаще. Он шел,
все время раскачиваясь и держась руками за голову. Раньше они почему-то его не
видели… Или это темнота так изменила лица.
Парень запутался в собственных ногах и едва не упал. Гэррети
и Макфрис зачарованно следили за ним минут десять, забыв про собственную
усталость. В конце концов он упал и получил предупреждение. Гэррети не думал,
что парень сможет встать, но он встал и пошел. На плаще у него был номер 45.
— Что с тобой? — прошептал Олсон, но парень, казалось, не
слышал.
Гэррети уже заметил, что многие из них ничего не видят и не
слышат. Ничего, кроме дороги. Как будто идут по канату над черной бескрайней
бездной.
— Как тебя зовут? — спросил он, но парень опять не ответил.
Внезапно Гэррети начал спрашивать его снова и снова,
повторяя одно и то же, лишь бы не оставаться наедине с этой молчащей пустотой.
— Как тебя зовут? Как тебя зовут? Кактебязовуткакте…
— Рэй, — Макфрис потянул его за рукав. — Он не отвечает.
Пит, я хочу знать его имя — пусть скажет…
— Не трогай его, — тихо сказал Макфрис. — Он умирает.
Парень под номером 45 упал снова, на этот раз лицом вниз.
Когда он поднялся, лицо его было в крови. Все услышали, как ему объявили
последнее предупреждение.
Они прошли через проем еще большей темноты — железнодорожный
переезд.
Когда они вышли, Гэррети с радостью увидел впереди длинный,
пологий спуск. 45-й упал в последний раз. Прогрохотали выстрелы. Гэррети решил,
что его имя уже не имеет никакого значения.
Глава 6
“Теперь соревнующиеся находятся в изолированных
кабинах".
Джек Берри
Полчетвертого утра.
Рэю Гэррети это время показалось самой длинной минутой самой
длинной в его жизни ночи. Это была мертвая точка, пик отлива, когда море
отступает, оставляя на песке разбитые бутылки, ржавые жестянки из-под пива,
использованные презервативы и поросшие зеленым мхом скелеты в клочьях одежды.
После парня в зеленом плаще выписали пропуск еще семерым.
Около двух часов трое выбыли почти одновременно — как сухие листья, сдутые
осенним ветром. Они прошли 75 миль и лишились двадцати четырех участников. Но
это было неважно. Важным была мертвая тишина. Снова прогремели выстрелы, и
кто-то упал. На этот раз лицо было знакомым — Дэвидсон, номер 8, тот самый, что
когда-то на пикнике «подержался» за толстую тетку. Гэррети только миг смотрел
на бледное, залитое кровью лицо Дэвидсона и быстро отвел глаза. Теперь он почти
все время смотрел на дорогу. Иногда белая полоса была четкой, иногда казалась
разорванной, а иногда двоилась, как лыжный след. Он удивлялся, как люди могут
весь год ездить по этой дороге и не видеть этих выписанных белым иероглифов
жизни и смерти. Или они видят?