“Подъем.
Грузовикам снизить скорость". Раздались стоны. Впереди
Баркович весело крикнул:
— Давай, ребята! Спорим, не обгоните!
— Заткнись, ублюдок! — тихо сказал кто-то.
— Ну, иди сюда! — взвизгнул Баркович. — Иди и заставь меня
заткнуться!
— Он спятил, — сказал Бейкер.
— Нет, — ответил Макфрис. — Просто издевается. Такие, как
он, очень любят издеваться.
Голос Олсона был леденяще спокойным:
— Я не поднимусь на этот холм. Не на такой скорости.
Холм возвышался перед ними. Его вершина пряталась в тумане.
Казалось, что они все не поднимутся на него.
Но когда подъем начался, Гэррети обнаружил, что идти не так
уж трудно, если немного нагнуться вперед. Тогда кажется, что идешь по ровной
дороге.
Конечно, дыхание этим не обмануть.
Тут же поползли слухи — что этот холм длиной четверть мили,
что он длиной две мили, что в прошлом году тут троим выписали пропуск.
— Не могу, — монотонно твердил Олсон. — Больше не могу.
Он дышал хрипло, как больная собака, но шел. Все они шли,
тяжело дыша, сопя и шаркая ногами. Все молчали, слышалось только нытье Олсона и
рокот вездехода сбоку.
Гэррети почувствовал, как страх вновь сдавливает его
желудок. Он и вправду мог умереть здесь. Ведь у него уже два предупреждения.
Теперь стоит ему замедлить темп, и он получит третье. А потом…
— Предупреждение! Предупреждение 70-му!
— Это по твою душу, Олсон, — сказал Макфрис. — Давай, шевели
ногами. Я хочу видеть, как ты станцуешь на этом холме чечетку.
— Тебе-то что? — злобно спросил Олсон. Макфрис промолчал.
Олсон пошел быстрее, но было видно, что это его последние силы. Гэррети подумал
о Стеббинсе, который, как всегда, тащился сзади. Интересно, устал ли он.
Впереди парень по фамилии Ларсон, номер 60, неожиданно сел на дорогу.
Тут же он получил предупреждение.
Другие поспешно отошли от него, как Красное море от сынов
Израиля.
— Я только отдохну немного! — крикнул Ларсон с идиотской
улыбкой. — Отдохну и пойду, ладно? — он продолжал улыбаться солдату, который
спрыгнул с брони и подошел к нему с хронометром и карабином наизготовку.
— Второе предупреждение 60-му, — сказал солдат.
— Послушайте, — продолжал Ларсон. — Я не могу идти все
время. Это же невозможно, правда, парень? — Олсон, проходящий мимо, застонал и
увернулся, когда Ларсон попытался дернуть его за штаны.
У Гэррети застучало в висках. Ларсон получил третье
предупреждение… Вот сейчас он встанет и пойдет.
И Ларсон наконец понял.
— Эй! — встревоженно крикнул он. — Эй, подождите, не надо! Я
встаю!
Не надо! Не… Выстрел.
— Девяносто три бутылки на полке, — тихо сказал Макфрис.
Гэррети промолчал. Он сосредоточился на том, чтобы добраться
до вершины без третьего предупреждения. Он ведь не будет тянуться вечно, этот
чертов холм.
Впереди кто-то хрипло закричал. Потом залпом выстрелили.
— Это Баркович, — сказал Бейкер. — Я уверен, что это был
Баркович.
— Хрен тебе, краснокожий! — завопил из темноты Баркович. —
Ошибся на все сто!
Они так и не узнали, кого застрелили после Ларсона. Он шел в
авангарде, и его быстро оттащили. Гэррети посмотрел вперед и тут же пожалел.
Теперь вершина холма была видна. Казалось, до нее еще сто миль.
Все молчали, замкнутые в своей боли и надежде.
У самой вершины от дороги отходил грязный проселок, на
котором стоял фермер со своей семьей. Они смотрели на проходящих — старик с
низким морщинистым лбом, женщина в сером мешковатом пальто и трое детей
дебильного вида.
— Эй, папаша! — окрикнул кто-то.
Ни фермер, ни его домочадцы ничего не ответили. Они не
улыбались, не делали никаких знаков. Просто смотрели. Гэррети это напомнило
вестерны, которые он смотрел в детстве каждую субботу, где герой умирает в
пустыне, а вокруг собираются грифы и ждут. Он представил, что этот фермер и его
дети-дебилы приходят сюда каждый год. Сколько смертей они видели?
Десять?
Двадцать? Чтобы отвлечься от этих мыслей, Гэррети отхлебнул
воды и прополоскал рот.
Холм все поднимался. Впереди Тоулэнд упал в обморок и был
застрелен после того, как солдат трижды предупредил его бесчувственное тело.
Гэррети казалось, что подъем длится чуть не месяц. Да,
месяц, потому что всего они идут уже не меньше трех лет. Он усмехнулся этой
мысли и отхлебнул еще воды.
Только никаких судорог. Судорога сейчас — это смерть. А она
может случиться, потому что в туфли ему словно залили свинец.
Девяти уже нет, а из оставшихся треть погибнет прямо здесь,
на этом холме. И среди них… Внезапно Гэррети показалось, что он вот-вот упадет
в обморок.
Он поднял руку и ударил себя по лицу.
— Что с тобой? — спросил Макфрис.
— Теряю сознание.
— Полей, — прерывистое дыхание, — из фляжки на голову.
Гэррети так и сделал. «Крещу тебя, Рэймонд Дэвис Гэррети во
имя Господа». Вода была очень холодной, часть ее ручейком затекла под рубашку.
— Фляжку 47-му! — крикнул он, истощив этим криком все силы.
Солдат принес ему новую фляжку. Гэррети ощутил на себе взгляд
его мраморных, лишенных выражения глаз.
— Пошел вон, — сказал он грубо. — Тебе платят, чтобы ты
стрелял в меня, а не пялился.
Солдат молча отошел. Гэррети заставил себя пойти чуточку
быстрее.
Наконец они добрались до вершины. Было девять часов, и они
находились в дороге уже двенадцать часов, но это ничего не значило. Значили
что-то только холодный ветерок, дующий с вершины, пение птицы да мокрая
рубашка, липнущая к коже. И еще воспоминания, которые Гэррети так и не смог
отогнать.
— Пит?
— Что?
— Хорошо, что мы живы.
Макфрис не отвечал. Они шли теперь вниз. Это было легче.
— Я постараюсь выжить, — добавил Гэррети почти извиняющимся
тоном.
Дорога слегка извивалась. До Олдтауна, где начиналась
равнина, оставалось еще 115 миль.
Еще долго никто ничего не говорил. Бейкер шагал ровно,
засунув руки в карманы, кивая головой в такт шагам. Он еще не получил ни одного
предупреждения. Олсон опять молился; его лицо выделялось в темноте белым
пятном. Гаркнесс что-то ел.