Случится опять
Открытку послать —
Короткой и вежливой будет она.
Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла…
Сейчас Шеннон надулась и молчит. Мы сидим в загнивающей литской питейной «Виноград». Отделка здесь как в аэро-вокзалальном буфете — для пассажиров невысокого полета. Изобилие хрома и стекла, полированные деревянные столы. Стулья и пол весьма потрепаны, а в воздухе синева от табачного дыма. Паршивые одежды посетителей — по последнему писку трущобной моды улицы Джанкшн — говорят об уровне заведения красноречивее цен, написанных мелком на черных дощечках: слабенький лагер — фунт сорок девять за кружку, «Стелла Артуа» — фунт девяносто. Я дую «Джек Дэниэлс» и запиваю сидром «Балмерз». Шеннон сидит рядом и хмуро налегает на виски «Бушмилл». Чтобы ее развеселить, я записываюсь в очередь на караоке. К стойке приближается знакомая фигура — будь я проклят, если это не старый приятель Дэсси Кингхорн! Я церемонно киваю. Гондон отвечает с не меньшей вежливостью.
— Дэсси!— кричу я, подталкивая Шеннон к нему.— Как поживаешь?
— Спасибо, хорошо.
Они с Шеннон обмениваются неловкими взглядами. Я поворачиваюсь к ней.
— Познакомься, это Дэсси Кингхорн. Мой старый друг. А это Шеннон. Моя… коллега, ха!— Я смеюсь, Шеннон кисло морщится.— Дэсси тоже своего рода коллега. Представитель осведомленных верхов, знаток современного стиля,— продолжаю я, оглядывая его с головы до ног: побитые старые джинсы, потная футболка, словно снятая с гнойного бразильского бомжа. Плачевная безвкусица.
— Отвали, Скиннер!— шипит он.
— Зачем так, Дэсмондо! Давай по пиву.— Я подзываю барменшу.— Кружку вашего лучшего лагера для моего друга Дэсси Кингхорна! Несите «Стеллу»… нет, «Карлсберг Экспорт»! Для такого парня ничего не жалко!— Я поворачиваюсь к нему.— Все еще в страховых агентах ходишь, Дэсси?
Никогда раньше не замечал, какие злобные у него глазки: буравят меня с откровенной ненавистью. Его рот судорожно открывается, как у психов, что симулируют сердечный приступ, прежде чем начать размахивать кулаками.
— Меня сократили… А пить я с тобой не буду! Вообще тебя знать не хочу.
— Забавно, забавно. А я вот, наоборот, недавно повышение получил. Правда, Шеннон?
Она молчит и смотрит на меня также пристально, как Кингхорн.
— Зарплату здорово прибавили,— продолжаю я.— Но ты меня знаешь: ни гроша не остается. Дорогие привычки!— Я оттопыриваю лацкан нового итальянского пиджака «Си-Пи Кампани».— А я не ропщу, несу свой крест.
— Предупреждаю, отвали!— Глазки Кингхорна сощуриваться.— Не будь ты сейчас с девчонкой…
Я открываю рот, чтобы обстебать оголтелый сексизм его замечания, но тут коротышка, который командует караоке, поднимает карточку и кричит:
— Дэнни Скиннер!
— Извини, дружище, надо отлучиться. Я еще вернусь!
Одарив его улыбкой, я взбегаю на сцену. Коротышка дает мне микрофон.
— Меня зовут Дэнни Скиннер!— кричу я, привлекая внимание разновозрастных оборванцев.— Эта песня посвящается моему непутевому другу Дэсси. Он сейчас на мели, пожелаем ему удачи!
Я подмигиваю Кингхорну, которого, похоже, вот-вот хватит апоплексический удар, и проникновенно затягиваю «Нечто красивое» Робби Уильямса.
Чуде-ес не создашь механически —
Сюжет драматический,
Простой.
Любо-овь наша стала практической…
Сугубо физической,
Пустой.
Я смотрю на Шеннон — ее лицо так искривлено, что и не узнать.
Перебира-аешь знакомых ты —
Никто из них
Любви не даст.
И перед сном в темной комнате
Ревешь тайком
Каждый ра-а-аз.
Повернувшись к Дэсси, я простираю руку ладонью вверх — и с подчеркнутым пафосом, форсируя голос, выдаю припев:
Если утром неохота вставать,
Потому что пуста-а кровать,
Если страх… (указываю пальцем на Дэсси)
Боль… (повторяю движение)
Горе и слезы
Победили тебя (снова жест в сторону Дэсси)
И надежда ушла —
Ты найдешь лю-бовь непременно!
Не успеет заалеть закат…
Десси теряет терпение и бросается в атаку. Не выпуская микрофона, я поднимаю руки в боксерскую стойку. Он начинает работать кулаками и пару раз пробивает мою защиту: сначала прямым, потом сбоку в челюсть, как в старые добрые времена на стадионе «Лит-Виктория», однако я по-прежнему удерживаю микрофон:
Диджей учил нас по радио…
Командир караоке выдергивает штепсель. Звук пропадает. Я бросаю микрофон на сцену и развожу руками, невинно улыбаясь. Дэсси пытается лягнуть меня в живот, но промахивается и чувствует себя как последний идиот.
— Ты подонок, Скиннер!— кричит он в бессильной злобе. А потом разворачивается и, отпихнув командира караоке, покидает сцену. Вот артист!
Я пожимаю плечами, извиняясь перед пьяными зрителями. Нагибаюсь, подбираю микрофон, отдаю ошарашенному командиру.
Шеннон подходит ко мне и заявляет:
— Зануда ты, Скиннер! Злая зануда. Я домой, чао!
И, подтверждая слова делом, тоже покидает бар. Еще одна артистка!.. Ну и хер с ними. Я возвращаюсь к бару и методично приканчиваю всю заказанную выпивку, начиная с нетронутого пива Дэсси.
Когда-то давно
Дружили с тобой,
Теперь о тебе перестал вспоминать.
Случится опять
Открытку послать —
Короткой и вежливой будет она.
Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла…
Вскоре я уже вовсю флиртую с барменшей, будучи на сто процентов уверен, что сегодня же ночью ее трахну. Она одета в черную блузку и черные лосины. Толстухой не назовешь, но определенно пышная: в просвет на животе вылезают валики студенистого пивного жирка. Прикольно наблюдать, как некоторые женщины любят показать излишки сала, играя на запретном шарме подростковой пухлявости, однако никто не обвиняет их в разжигании педофильских желаний, как в случае с иссушенными диетой худышками. Барменша пьет «кока-колу» из здоровенного стакана — как минимум двадцать два грамма глюкозы.
Ах, сладкая моя,
Приходи, оттянемся,
И потом не забывай,
Эх, когда расстанемся…
Я, кажется, способен в нее влюбиться — хотя бы на одну ночь.
— Можно вопрос?— Я приветливо улыбаюсь.— Ты когда-нибудь любовью занималась?
Любовь…
— Было дело,— говорит она, разглядывая меня с таким же холодным хищным любопытством, с каким я, должно быть, разглядываю ее. Промежный зуд, обычное дело. Дружок, наверное, на заработках или в тюрьме. Или в запое.