Воротясь в кабинет он посмотрел на часы. Скоро шесть. Он взял шляпу и вышел. Прошёл пустой двор, зашагал по Каупен-стрит. Следовало бы, конечно, зайти в больницу и справиться об юном Виксе, но он решил отложить это. Такое оттягивание было вполне в его характере. Проходя по площади, он слышал громкие голоса со стороны клуба шахтёров. Голоса доносились глухо, говорили ему о чём-то ненужном, ничтожном и далёком. Он знал, что никаких беспорядков быть не может, слишком глупо в такое время опасаться беспорядков.
XV
Однако Артур ошибался. Факты изредка опрокидывают всякую логику. И события этого вечера, 14 декабря, вовсе не доказывают, что Артур рассуждал неверно. Они просто произошли вот и все.
Собрание в клубе началось в шесть часов. Оно продолжалось недолго. Геддон принял меры к тому, чтобы оно было непродолжительным. Политика Геддона была ясна: он не хотел допускать беспорядков. Касса Союза была в плачевном состоянии и не выдержала бы никаких неурядиц. Тактика Геддона сводилась к тому, чтобы запугать Артура, держать его в неизвестности и тревоге целые сутки, а затем на другой день приехать к нему на рудник и жестоко поторговаться с ним. Добиться обратного приёма Берта Викса, выплаты ему компенсации, ну и ещё чего-нибудь, для ровного счёта. Но больше всего Геддон стремился попасть поскорее домой, переменить носки, которые были мокры, так как ноги у него сильно потели, сесть пить чай в сухих носках и домашних туфлях, а затем с трубкой в зубах погрузиться в кресло у камина. Геддон был уже не молод, честолюбие в нём умерло, ненависть молодых лет уже не пылала, а только тлела. Он действовал ещё достаточно энергично, но руководила действиями не столько голова, сколько ноги. Он со стремительной быстротой провёл собрание, отчитал Джека Викса, внёс в протокол кратко изложенное мнение Гарри Огля и заторопился уходить, чтобы поспеть на поезд в Тайнкасл в шесть часов сорок пять минут.
Но на ступенях подъезда он остановился, немного оторопев при виде толпы, собравшейся на улице. «О, чёрт побери! — сказал он про себя. — Чего это им здесь нужно?»
Здесь было человек пятьсот мужчин, в напряжённом ожидании толпившихся у дверей и разговаривавших между собой. Большую часть толпы составляли безработные.
Очутившись перед таким скопищем людей, Геддон счёл должным обратиться к ним с речью. Он засунул руки в карманы, нагнул вперёд голову и коротко объявил:
— Слушайте, ребята. У нас сейчас тут было заседание, обсуждали сегодняшний случай. Мы не допустим издевательства ни над одним членом нашего Союза. Я не буду поддерживать неправильного увольнения. Но пока мы это дело отложили. Я вернусь сюда завтра для дальнейших переговоров. Вот и всё, ребята.
С обычным коротким поклоном Геддон сошёл вниз и направился к вокзалу.
Рабочие криками приветствовали Геддона, шедшего по Фрихолд-стрит. Геддон казался этим людям выразителем их чаяний и надежд.
Они сознавали шаткость и некоторую обманчивость этих надежд, но всё же то были надежды: на табак, пиво, тёплую постель, тёплую одежду и работу. Потому-то отчасти они и кричали Геддону «ура». Но «ура» было негромкое, в нём легко было подметить вялость, основную ноту неудовлетворённости и беспокойства.
Когда Джек Викс вышел из клуба шахтёров, через пять минут после того как скрылся Геддон, по его лицу было видно, что он тоже далеко не удовлетворён. Медленно, с обиженным видом, сошёл он по ступеням, и его тотчас же окружили толпившиеся в ожидании рабочие, которые хотели узнать подробности. Все хотели услышать их, а больше всех — Джек Риди и его компания. Компания Джека составляла часть этой толпы — и вместе с тем держалась как-то особняком, несколько отличаясь от остальных. Это была большей частью молодёжь, они говорили мало, и у всех в зубах были папиросы. Лица их странно походили друг на друга — на всех был отпечаток какой-то жёсткости, как если бы этим людям уже было всё нипочём. Лицо Джека Риди говорило ясно, что теперь ему на всё наплевать. Черты лица Джека как-то опустились, сжались и застыли. Лицо это, с втянутыми щеками и впалыми висками, было очень бледно, и только в одном углу над верхней губой желтело пятно от табака. Напряжённость этого лица имела одну любопытную особенность: видно было сразу, что эта застывшая маска не может больше улыбаться. Создавалось странное впечатление, что если Джек попытается улыбнуться, лицо его разобьётся.
— Ну, как там было дело? — спросил он у Викса, протолкавшись вперёд.
Джек Викс посмотрел на Джека Риди, и Вуда, и Слэттери, и Ча Лиминга, придвинувшихся к нему.
— Нет, можете себе представить, — фыркнул он. — Геддон взял да все дело и изгадил! — Злым голосом он рассказал, что произошло на собрании.
— А насчёт пособия он ничего не говорил? — крикнул Гарри Кинч из толпы.
— Ни черта! — отвечал Джек.
Рабочие озлобленно притихли. Государственное пособие безработным было снижено ещё в начале месяца, а Касса взаимопомощи Союза прекратила выдачу ссуд.
Джек Риди обратил к Виксу своё застывшее лицо. Что-то грозное было в бесстрастии этого лица. Джек спросил своим обычным жёстким и презрительным тоном:
— А какого он мнения насчёт забастовки?
— Ну, это ему меньше всего улыбается, — возразил Викс, так и кипя негодованием. — Он совсем выдохся. Ничего он не сделает.
— Ничего не сделает? — повторил Джек Риди, как бы про себя. — Что же, тогда придётся нам самим сделать что-нибудь.
— Надо опять устроить демонстрацию, — вставил Вуд.
— Демонстрацию! — промолвил Джек с горечью, и с вопросом о демонстрации было кончено. На той неделе уже произошла одна демонстрация безработных, шествие на «Снук» с красным флагом, в сопровождении конной полиции, и речи. Всё было как следует, полицейские ехали рядом как добрые товарищи, и всё прошло великолепно, без малейшего ущерба для кого бы то ни было. Джек думал об этом с горечью, с глубокой горечью. Такие вещи бесполезны. Бесполезны. И он хочет действовать, он должен действовать, всем своим существом жаждал он действий.
Джек горячо надеялся, что увольнение Берта Викса послужит Геддону предлогом объявить забастовку. Забастовка — это массовое выступление и такое выступление — единственный выход. Выступление нескольких человек или нескольких сот человек ничего не даст, а выступление всех уже кое-что значит: это значит, что «Нептун» прогорит. Это значит — показать кому следует свою силу, это значит — действовать, действовать!.. А тут вдруг оказывается, что никакой забастовки не будет!
Лоб Джека сморщился, как от боли. Джек походил на глухонемого, который пытается осмыслить что-то непонятное. Он пробормотал:
— Это собрание никуда не годилось. Нам надо устроить другое. Надо что-нибудь делать… Ради бога, дайте кто-нибудь покурить!
Тотчас же Вуд протянул ему папиросу. И эта и другая папиросы были добыты из автомата на улице, который Вуд наловчился «обрабатывать». Слэттери подал Джеку зажжённую спичку, прикрывая её рукой. Джек только наклонил своё мертвенно-бледное лицо и жадно затянулся. Потом оглядел окружавших его людей и заговорил громко: