Сержант сказал:
— Да, конечно! Ничего не сделали!
Роберт открыл было рот для объяснения. Но внезапно почувствовал безнадёжность этой попытки. Он ничего не ответил. Покорился. И его вместе с Боксёром отвели в участок.
VII
Пять дней спустя, часов около четырёх, Джо Гоулен беззаботно слонялся по Скоттсвуд-род, одной из улиц Тайнкасла, обследуя те окна, на которых висели объявления о сдаче комнат. Тайнкасл, этот полный движения и шума город севера, с его кипучей суетой, светло-серыми тонами, звоном трамваев, топотом ног, стуком молотков на верфи, милостиво поглотил Джо. Тайнкасл, всего на восемнадцать миль отстоявший от его родного города, всегда привлекал мечты Джо, как место больших перспектив и приключений. Джо выглядел прекрасно, — краснощёкий и кудрявый юноша в ослепительно начищенных ботинках, с весёлой миной человека, который знает, чего хочет. Однако при такой блестящей внешности у Джо не было ни гроша. С тех пор как он сбежал из дому, он успел приятно прокутить те два фунта серебром, что украл у Мэрчисона, истратив их на развлечения, гораздо более порочные, чем это можно было предположить по его добропорядочному виду. Джо побывал на галерее Мюзик-холла, в ресторане Лоу и других местах. Джо покупал пиво, папиросы, самые красивые голубые открытки. А теперь, честно истратив последний шестипенсовик на стирку и наведение на себя лоска, Джо подыскивал приличную комнату. Он прошёл по Скоттсвуд-род, мимо широких железных решёток скотопригонного рынка, мимо «Герцога Кумберлендского», через Пламмер-стрит и Эльсвикскую Восточную Террасу. День был серый, без солнца, но сухой, на улицах царило приятное оживление, где-то внизу, на станции, свистел прибывающий поезд, и ему вторил с реки густой и низкий звук пароходной сирены. Кипевшая вокруг жизнь возбуждала Джо. Мир представлялся ему чем-то вроде огромного, великолепного футбольного мяча у его ног, — и он готовился с азартом подбросить его.
Пройдя Пламмер-стрит, Джо остановился перед домом с вывеской «Меблированные комнаты. Хорошие постели. Только для мужчин». Некоторое время он в раздумье созерцал дом, но потом, отрицательно покачав кудрявой головой, продолжал свою прогулку. Через минуту с ним поравнялась какая-то девушка, шедшая быстро в том же направлении, и обогнала его. У Джо глаза разгорелись; все его тело напряглось.
Премилое созданьице, честное слово! Маленькие ножки с тонкой щиколоткой, стройная талия, красивые бедра, и голова поднята гордо, как у королевы. Глаза Джо жадно следили за ней. Она перешла улицу, взбежала по ступеням и торопливо вошла в дом № 117А на Скоттсвуд-род.
Джо, словно заворожённый, остановился и облизал внезапно пересохшие губы. На окне дома 117А висело объявление о сдаче комнаты. «Чёрт возьми!» — вырвалось у Джо. Он застегнул куртку и, решительно перейдя улицу, дёрнул звонок. Открыла та самая девушка. Без шляпы она показалась Джо как-то ближе и милее. Она была даже красивее, чем он ожидал: на вид лет шестнадцать, тонкий носик, ясные серые глаза, восковое личико, на котором недавняя прогулка вызвала свежий румянец. Ушки у неё были крохотные и плотно прилегали к голове. Но лучше всего у неё был рот, — так мысленно решил Джо. Рот был большой, не яркий, а нежно-розовый, с умопомрачительной впадинкой на верхней губе.
— Что надо? — спросила она резко.
Джо скромно ей улыбнулся, опустил глаза и, сняв шапку, мял её в руках. Никто лучше Джо не умел разыгрывать добродетельного простака: он это делал в совершенстве.
— Извините за беспокойство, мисс. Я ищу комнату.
Ответной улыбки Джо не дождался. Девушка вздёрнула губку и недовольно посмотрела на него. Дженни Сэнли не нравилось, что мать вздумала пустить жильцов, хотя бы даже одного-единственного, в лишнюю комнату наверху. Она считала это «вульгарным», а «вульгарность» была в глазах Дженни непростительным грехом.
Она обтянула блузку и, сунув руки за свой изящный лакированный пояс, сказала с некоторым высокомерием:
— Что ж, войдите, пожалуй.
Ступая с почтительной осторожностью, он пошёл за ней в узкий коридор и тотчас же уловил запах голубей и их воркованье. Он поднял голову и посмотрел наверх. Голубей он не заметил, но выходившая на площадку внутренней лестницы дверь ванной комнаты была открыта, и виднелось развешанное на верёвке бельё: длинные чёрные чулки и какие-то белые принадлежности туалета. «Это её вещи», — с восхищением подумал Джо; но отвёл глаза раньше, чем девушка успела покраснеть. Дженни всё же покраснела от стыда за это упущение, и голос её вдруг прозвучал сердито, когда она, тряхнув головой, объявила:
— Ну вот, тут, если хотите знать, задняя комната.
Он вошёл вслед за ней в «заднюю комнату», маленькую, грязную, со следами пребывания множества жильцов, набитую старой ломаной мебелью с волосяными сиденьями; повсюду — копеечные журналы, сувениры из Витли-Бэй; мешочки с голубиным кормом. На камине важно восседали два домашних голубя. У огня, тихонько покачиваясь в скрипучем кресле-качалке, сидела в ленивой позе с журналом «Домашняя болтовня» женщина, неряшливо одетая, большеглазая, с целой копной волос, заколотых на макушке.
— Вот, ма, тут пришли насчёт комнаты. — И Дженни гордо бросилась на диван со сломанными пружинами, схватила измятый журнал, всем своим видом показывая, что не желает больше принимать никакого участия в этом деле.
Миссис Сэнли продолжала безмятежно покачиваться. Разве только удар грома, возвещающий конец света, мог заставить Аду Сэнли переменить удобное положение на неудобное. Она постоянно заботилась о своих удобствах: то снимет туфли, то расстегнёт корсет, то примет немного соды, чтобы не было отрыжки, то нальёт себе чашку чаю, то присядет отдохнуть, то почитает газету, пока закипает чайник. Это была жирная, благодушная, мечтательная неряха. Иногда она принималась пилить мужа, но большей частью пребывала в беззаботном равнодушии ко всему окружающему. В молодости Ада была прислугой «в одном почтенном семействе», как она всегда усиленно подчёркивала. Она была романтична, любила смотреть на молодой месяц. И суеверна: никогда не надевала ничего зелёного, никогда не проходила под лестницей и, если просыпала соль, непременно бросала щепотку через левое плечо. Она обожала увлекательные романы, особенно такие, где в конце концов героине-брюнетке удаётся «поймать» героя. Аде хотелось разбогатеть, она постоянно участвовала в разных конкурсах, главным образом — на шутливые стишки, и всегда надеялась выиграть кучу денег. Но стихи Ады были безнадёжно плохи. Ей часто приходили в голову неожиданные идеи, — в семье их называли «мамины фантазии»: переменить обои в комнате, или обить диван красивым розовым плюшем, или заново эмалировать ванну, или уехать в деревню, или открыть гостиницу либо галантерейный магазин, или даже написать «рассказ», — она была убеждена, что у неё «талант». Но ни одна из идей Ады никогда не приводилась в исполнение. Ада никогда не покидала надолго своей качалки. Её супруг Альф говаривал кротко: «Боже мой, Ада, какая ты неугомонная!»
— О, а я думала, что это из клуба, — заметила она в ответ на слова Дженни. Затем после паузы: — Так, вам нужна комната?