Кроме того, я сложил наконец песню о своей встрече с Фелуриан. Поначалу я называл ее «Сочиненное в сумерках» — не самое удачное название, сами понимаете. По счастью, оно не прижилось, и в наше время большинство людей знают ее под названием «Недопетая песня».
Не лучшая моя работа, зато легко запоминающаяся. Посетителям трактира она, похоже, пришлась по душе, а когда я услышал, как Лози насвистывает ее, разнося напитки, я понял, что она распространится стремительно, как пожар в угольном пласте.
Поскольку народ требовал все новых историй, я поделился еще несколькими интересными событиями из своей жизни. Я рассказал, как мне удалось добиться, чтобы меня приняли в Университет, хотя мне едва исполнилось пятнадцать. И как меня всего три дня спустя приняли в арканум. И как я призвал имя ветра, разгневавшись на Амброза, который сломал мне лютню.
К несчастью, на третий вечер подлинные истории у меня кончились. А поскольку публика требовала продолжения, я просто позаимствовал историю про Иллиена и вставил вместо его имени свое, заодно позаимствовав еще несколько эпизодов из Таборлина.
Гордиться тут нечем. В свое оправдание могу только сказать, что я был изрядно выпивши. К тому же в публике было немало хорошеньких женщин. В глазах восторженной девушки есть нечто завораживающее. На какие только безумства они не толкают глупого юнца — ну, и я не был исключением из правила.
Тем временем Дедан с Геспе обитали в своем маленьком отдельном мирке, какой поначалу всегда создают для себя влюбленные. До чего же приятно было на них смотреть! Дедан сделался мягче и спокойнее. Лицо Геспе утратило большую часть привычной жесткости. Они много времени проводили у себя в комнате. Отсыпались, не иначе.
Мартен отчаянно флиртовал с Пенни, купался в выпивке и вообще веселился за троих.
Через три дня мы ушли из «Пенни и гроша», не дожидаясь, пока наше присутствие надоест. Лично я был только рад уйти. Тренировки с Темпи, с одной стороны, и внимание Лози — с другой едва не уморили меня.
* * *
Обратно в Северен мы возвращались не торопясь. Отчасти из-за раненой ноги Геспе, отчасти же из-за того, что мы понимали, что подходит время расставания. А мы, несмотря на все наши разногласия, изрядно сдружились, и расставаться в таких случаях всегда нелегко.
Вести о наших приключениях обгоняли нас в пути. Так что, когда мы останавливались на ночлег, для нас всегда были готовы и ужин, и постели, хотя и не задаром.
На третий день после ухода из «Пенни и гроша» мы повстречались с небольшой труппой бродячих актеров. То не были эдема руэ, и выглядели они довольно жалко. Их было всего четверо: мужчина постарше, двое парней немного за двадцать и мальчишка лет восьми-девяти. Они как раз собирали свою скрипучую тележку, когда мы остановились рядом, чтобы дать ноге Геспе передохнуть.
— Привет, актеры! — окликнул я.
Они нервно оглянулись, увидели у меня за плечом лютню и успокоились.
— Привет и тебе, бард!
Я рассмеялся и пожал им руки.
— Да какой я бард, так, певец!
— Ну, все равно привет, — улыбнулся старший. — Куда путь держите?
— С севера на юг. А вы куда?
Они еще больше успокоились, поняв, что мне с ними не по пути.
— С востока на запад.
— И как у вас дела?
Он пожал плечами.
— Ни шатко ни валко. Но, говорят, в двух днях пути отсюда живет некая госпожа Чокер. И рассказывают, что никто из тех, кто умеет хоть чуть-чуть пиликать на скрипке или показывать представления, не уходит от нее с пустыми руками. Так что и мы надеемся заработать пару пенни.
— С медведем-то лучше было, — заметил один из парней помоложе. — За то, чтобы посмотреть медвежью травлю, люди платили щедро.
— Он у нас заболел от собачьих укусов, — пояснил второй. — Заболел и помер с год тому назад.
— Жалко, — сказал я. — Медведя добыть не так-то просто.
Они молча кивнули.
— А у меня для вас есть новая песня. Что вы мне за нее дадите?
Актер посмотрел на меня с опаской.
— Ну, если она для тебя новая, это не значит, что она новая для нас, — заметил он. — К тому же «новая песня» не обязательно значит «хорошая», если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Что ж, суди сам, — сказал я и достал из футляра лютню. Я нарочно написал песню так, чтобы ее было легко запомнить и нетрудно спеть, и все равно мне пришлось повторить ее дважды, прежде чем он перенял все от первого до последнего слова. Я же говорю, это были не эдема руэ.
— Да, песня неплоха, — нехотя признал он. — Про Фелуриан все любят послушать. Однако ума не приложу, чем бы мы могли с тобой расплатиться.
— А я сочинил новый куплет к «Лудильщику да дубильщику»! — звонко заявил мальчишка.
Остальные зашикали на него, но я улыбнулся.
— Что ж, давай послушаем!
Мальчишка напыжился и запел тонким голоском:
Мылась девушка с берегом рядом,
От мужчин в камышах схоронясь,
Я смутил ее пристальным взглядом,
Обозвала она меня гадом
И сначала все мыть принялась.
(Стихи в переводе Вадима Ингвалла Барановского)
Я расхохотался.
— Славно, славно! — похвалил я его. — А как тебе такой вариант?
Мылась девушка с берегом рядом,
Я ж глазел, в камышах затаясь,
А она мне сказала, что надо
От такого нахального взгляда
Смыть еще раз налипшую грязь.
Мальчишка поразмыслил.
— Мне мое больше нравится, — сказал он после недолгих раздумий.
Я похлопал его по спине.
— И правильно, настоящий мужчина держится своего слова!
Я обернулся к предводителю маленькой труппы.
— А как насчет слухов?
Он призадумался.
— К северу отсюда, в Эльде, шалят разбойники.
Я кивнул.
— Теперь с ними покончено, по крайней мере, мне так говорили.
Он поразмыслил еще.
— Я слышал, что Алверон женится на женщине из рода Лэклессов.
— А я знаю стишок про Лэклессов! — снова влез мальчишка и принялся декламировать:
Чтоб Лэклессову дверь открыть,
Надо семь вещей раздобыть…
— Цыц! — Старший отвесил парнишке легкую затрещину и виновато посмотрел на меня. — У малого цепкий слух, но вежливости ни грамма.
— На самом деле, — сказал я, — я бы послушал.
Он пожал плечами и отпустил мальчишку. Тот зыркнул на него исподлобья и начал снова: