Я еще раз погладил крышку, ощущая нарастающую тошноту. Я не знал, что сказать. Как я ей скажу, что лютню у меня украли, после всех ее трудов, потраченных на этот прекрасный подарок?
Денна возбужденно сияла.
— Давай-ка поглядим, как туда ляжет твоя лютня!
Она махнула рукой, и мастер достал из-под стойки мою лютню и уложил ее в футляр. Она вошла в него, как рука в перчатку.
Я разрыдался.
* * *
— Господи, как неловко-то! — сказал я и высморкался.
Денна осторожно коснулась моей руки.
— Прости меня, пожалуйста! — повторила она уже в третий раз.
Мы сидели на тротуаре у магазинчика. С меня хватило и того, что я разревелся при Денне. Недоставало еще, чтобы на меня пялился владелец лавки.
— Я просто хотела, чтобы она подошла как следует… — говорила Денна. Лицо у нее было ошеломленное. — Я тебе записку оставила… Я думала, ты придешь на ужин, тут-то я тебя и удивлю. Ты даже не должен был заметить, что она исчезла.
— Да нет, все нормально, — сказал я.
— Ну как же нормально! — сказала Денна, и глаза у нее налились слезами. — Ты не пришел тогда, я не знала, что делать. Вчера вечером я тебя везде искала. В дверь к тебе стучалась, но ты не открыл…
Она потупилась.
— Я никогда тебя не могу найти, когда ищу…
— Денна, — сказал я, — все в порядке, правда.
Она замотала головой, не глядя на меня. По щекам у нее покатились слезы.
— Не в порядке! Я должна была сообразить! Ты ее так держишь, как будто это твой ребенок. Если бы на меня хоть кто-нибудь когда-нибудь посмотрел так, как ты смотришь на свою лютню, я бы тогда…
Денна запнулась, сглотнула, и слова снова хлынули неудержимым потоком:
— Я же знала, что она для тебя главное в жизни! Я потому и хотела, чтобы у тебя был надежный футляр! Я просто не подумала, что это выйдет так…
Она опять сглотнула, стиснула кулачки. Тело ее так напряглось, что она почти дрожала.
— Господи, какая же я дура! Ничего не соображаю. Вот всегда у меня так. Я все порчу!
Ее волосы растрепались, и я не видел, какое у нее сейчас лицо.
— Что же со мной не так? — сказала она глухим, рассерженным голосом. — Почему я такая идиотка? Могу я хоть раз в жизни сделать все как следует, а?
— Денна! — мне пришлось ее перебить, она говорила без перерыва, останавливаясь только, чтобы набрать воздуху. Я взял ее за локоть, она застыла. — Денна, ты никак не могла этого знать, — перебил я. — Ну, сколько времени ты сама играешь? Месяц? У тебя когда-нибудь был свой собственный инструмент?
Она покачала головой. Ее лица по-прежнему не было видно за волосами.
— Лира у меня была, — тихо ответила она. — Но всего несколько дней, потом случился тот пожар.
Она наконец подняла голову. Лицо у нее было абсолютно несчастное. Глаза и нос опухли и покраснели.
— Так все время получается. Я пытаюсь сделать что-нибудь хорошее, а все выходит наперекосяк!
Она горестно взглянула на меня.
— Ты просто не представляешь, каково это.
Я расхохотался. Как же здорово было снова получить возможность смеяться! Смех забурлил у меня в животе и вырвался наружу нотами золотого рожка. Этот смех сам по себе стоил трех горячих обедов и двадцати часов сна.
— Еще как представляю! — сказал я, заново ощутив синяки на коленях и полузажившие шрамы на спине. Рассказать ей, что ли, каких глупостей я наворотил, пытаясь вернуть ее кольцо? Но потом я решил, что, если расскажу, как Амброз пытается меня убить, ее настроения это не улучшит. — Денна, я просто король по части замечательных идей, которые идут наперекосяк!
Она улыбнулась, шмыгнула носом и вытерла глаза рукавом.
— И разревелись еще, как два придурка. Хороша парочка, а?
— Угу, — хмыкнул я.
— Прости меня, — повторила она, переставая улыбаться. — Я просто хотела сделать для тебя что-нибудь хорошее. Но у меня это плохо выходит.
Я поцеловал руку Денны, взяв ее в ладони.
— Денна, — сказал я от всей души, — это лучшее, что для меня вообще когда-нибудь делали!
Она фыркнула, неделикатно усомнившись в моих словах.
— Честно-честно, — сказал я. — Ты — моя блестящая монетка у дороги. Ты важнее соли, прекраснее луны в долгую ночь, проведенную в дороге. Ты сладкое вино на губах, песня на языке, смех в моем сердце.
Щеки у нее вспыхнули, но я продолжал, забыв обо всем.
— Ты слишком хороша для меня, — говорил я. — Ты роскошь, которой я не могу себе позволить. И все-таки идем со мной! Я угощу тебя ужином и буду часами распинаться о том, какое ты чудо.
Я встал и поднял ее на ноги.
— Я буду играть тебе. Я буду петь тебе песни. И до конца этого дня никто на свете нам не помешает!
Я склонил голову набок, давая понять, что это вопрос.
Губы Денны дрогнули в улыбке.
— Звучит неплохо, — сказала она. — Я не прочь хотя бы на один день избавиться от всего мира!
* * *
Много часов спустя я возвращался в Университет упругим, энергичным шагом. Я насвистывал. Я напевал. Лютня у меня на плече была легка, как поцелуй. Грело ласковое солнышко. Дул прохладный ветерок.
Удача снова начала поворачиваться ко мне лицом.
ГЛАВА 31
ТИГЕЛЬ
Теперь, когда моя лютня снова была при мне, жизнь сама собой начала налаживаться. Работать в артной сделалось проще. Занятия давались легко. И даже Элодин сделался как-то вразумительнее.
Поэтому я с легким сердцем навестил Симмона в алхимическом корпусе. Он отворил на мой стук и жестом пригласил заходить.
— Работает! — возбужденно воскликнул он.
Я прикрыл за собой дверь, и он подвел меня к столу, на котором стояли ряды колб, пробирок и горелок на угольном газу. Сим гордо улыбнулся и продемонстрировал мне низенькую плоскую баночку, в каких обычно держат грим или румяна.
— Покажешь? — спросил я.
Симмон разжег горелку, и пламя веером ударило в дно плоской железной сковородки. Мы немного постояли, слушая, как оно шипит.
— А у меня башмаки новые! — между делом сказал Сим, задирая ногу повыше.
— Отличные башмаки, — машинально сказал я, потом спохватился и наклонился поближе. — Они что, подкованные? — удивился я.
Он кровожадно усмехнулся. Я расхохотался.
Сковородка нагрелась, Сим открыл баночку и обмакнул кончик пальца в прозрачное вещество внутри. А потом величественным жестом поднял руку и уперся пальцем в раскаленное дно сковородки.