Так что я промолчал и снова раздал карты для воздухов. Мы убивали время в ожидании, пока трактир заполнится — был вечер поверженья, и я собирался играть у Анкера.
— А ты как думаешь, в чем дело? — спросил Вилем.
Я колебался, опасаясь, что, если высказать свои страхи вслух, это каким-то образом заставит их осуществиться.
— Ну, может, я подвергся воздействию какого-то вещества в артной…
Вил взглянул на меня.
— Например?
— Ну, мы работаем с разными опасными соединениями, — сказал я. — Они проникают в организм через кожу и медленно убивают тебя восемнадцатью разными способами.
Я вспомнил тот день, когда у меня лопнуло тентеново стекло. О той единственной капельке транспортирующего средства, которое попало мне на рубашку. Капелька была крохотная, чуть больше шляпки гвоздя. Я был абсолютно уверен, что кожи она не коснулась…
— Надеюсь, что дело не в этом. Но что это еще может быть — просто не представляю.
— Это могут быть отдаленные последствия коринкового боба, — угрюмо заметил Сим. — Амброз не такой уж хороший алхимик. А, насколько я понимаю, один из основных ингредиентов там свинец. Если он изготовил его самостоятельно, возможно, какие-то латентные начала до сих пор оказывают воздействие на твой организм. Ты сегодня не ел или не пил чего-нибудь необычного?
Я поразмыслил.
— Ну, медеглина выпил в «Эолиане», довольно много, — признался я.
— Да от этой дряни кого хочешь скрутит! — мрачно сказал Вилем.
— Мне медеглин нравится, — сказал Сим. — Но он сам по себе практически панацея. В нем множество сложных компонентов. Никакой алхимии, однако же в нем есть и мускатный орех, и тимьян, и гвоздика — десятки различных специй. Быть может, одна из них и привела в действие какие-то свободные начала, блуждающие в твоем организме.
— Ну, замечательно! — буркнул я. — И как же мне теперь от этого избавиться?
Сим беспомощно развел руками.
— Так я и думал, — сказал я. — Но все-таки это звучит лучше, чем отравление металлами!
Симмону удалось взять четыре взятки подряд — ему выпал удачный расклад, и он умело им воспользовался, — и к концу партии он уже опять улыбался. Сим не умел подолгу оставаться мрачным.
Вилем собрал карты, и я встал из-за стола.
— Спой про то, как пьяная корова сбила масло! — попросил Сим.
Я невольно улыбнулся.
— Ну, может, потом, — сказал я, взял свой футляр с лютней, который с каждым днем выглядел все более жалким, и прошел поближе к камину под разрозненные аплодисменты завсегдатаев. Мне потребовалось немало времени, чтобы открыть футляр, — пришлось откручивать медную проволочку, которой я до сих пор пользовался вместо пряжки.
Следующие два часа я играл. Я спел «Горшок с медным дном», «Ветку сирени», «Лоханку тети Эмме». Слушатели гоготали, хлопали, свистели. Я играл песню за песней и чувствовал, как заботы мало-помалу оставляют меня. Музыка всегда была для меня лучшим лекарством от мрачного настроения. Я пел, и мне казалось, что даже мои ушибы болят все меньше.
А потом я ощутил озноб, как будто из каминной трубы у меня за спиной внезапно потянуло сквозняком. Я преодолел дрожь и допел последний куплет «Яблочной наливки», которую сыграл под конец, поддавшись уговорам Сима. Прозвучал последний аккорд, мне похлопали, и трактир мало-помалу снова заполнился шумом бесед.
Я оглянулся на камин, но нет: огонь пылал как ни в чем не бывало и сквозняком ниоткуда не тянуло. Я встал и отошел от камина, думая, что небольшая прогулка разгонит кровь и согреет меня. Но, сделав несколько шагов, я понял, что дело не в этом. Холод пробирал меня до костей. Я бросился обратно к камину и протянул руки к огню.
Рядом со мной появились Вил и Сим.
— Что случилось? — спросил Сим. — У тебя такой вид, словно ты болен!
— Да, похоже на то, — ответил я, стискивая зубы, чтобы не стучать ими. — Скажи Анкеру, что я приболел и больше сегодня петь не буду. Потом зажги свечу от этого огня и отнеси ее ко мне в комнату.
Я поднял голову, увидел их озабоченные лица.
— Вил, не мог бы ты помочь мне уйти отсюда? Не хотелось бы устраивать тут спектакль.
Вилем кивнул и подал мне руку. Я оперся на нее и сосредоточился на том, чтобы не трястись, пока мы пробирались к лестнице. Особого внимания на нас никто не обращал. Я, видимо, выглядел просто пьяным. Руки у меня онемели и отяжелели. Губы заледенели.
Поднявшись до первой лестничной площадки, я больше не мог сдерживать дрожь. Идти я все еще мог, однако крупные мышцы ног сводило на каждом шагу.
Вил остановился.
— Нет, тебе надо медику.
Голос его звучал как обычно, но силъдийский акцент сделался заметнее, и он принялся пропускать слова. Верный признак того, что он всерьез встревожен.
Я решительно мотнул головой и подался вперед, давая понять, что ему придется либо помочь мне подняться наверх, либо позволить мне упасть. Вилем обхватил меня за талию и наполовину довел, наполовину донес меня до моей комнаты.
Оказавшись в своей каморке, я плюхнулся на кровать. Вил закутал меня одеялом.
В коридоре послышались шаги, в дверь осторожно заглянул Сим. В руке у него был огарок свечи, второй рукой он прикрывал пламя, чтобы оно не потухло.
— Вот, принес. А зачем она тебе?
— Поставь сюда, — я указал на столик у кровати. — От камина зажег?
Глаза у Сима сделались испуганные.
— Ой, твои губы! — сказал он. — Что-то мне не нравится, какого они цвета!
Я оторвал тонкую щепку от плохо оструганной ножки столика и вонзил ее в тыльную сторону кисти. Из ранки выползла капля крови, и я как следует вымочил в ней щепку.
— Дверь закрой! — сказал я.
— Ты этого не сделаешь, если это то, что я думаю! — твердо сказал Сим.
Я воткнул щепку в размякший воск свечки рядом с горящим фитилем. Сперва она зашипела, потом ее окутало пламенем. Я пробормотал два связывания, одно за другим, медленно и размеренно, чтобы мои онемевшие губы выговаривали слова достаточно четко.
— Ты что делаешь?! — осведомился Сим. — Зажариться решил?!
Я не ответил, и он шагнул вперед, собираясь опрокинуть свечу.
Вил перехватил его руку.
— У него руки как лед, — тихо сказал он. — Ему холодно. Очень холодно.
Глаза Сима испуганно забегали. Он отступил назад.
— Ну, ты это… осторожнее…
Но я уже не слушал его. Я зажмурился и связал пламя свечи с пламенем камина внизу. Потом аккуратно установил вторую связь, между кровью на щепке и кровью в моем теле. Это было почти то же самое, что я сделал тогда с каплей вина в «Эолиане». Ну, с той очевидной разницей, что мне совсем не хотелось, чтобы моя кровь закипела.