— Да, я ужасно молод, — небрежно сказал я. — Это часть моего личного обаяния.
— Слишком молоды, чтобы носить дудочки, — уточнил он. Это прозвучало как вежливое обвинение.
Я заколебался. Я выглядел достаточно взрослым для своих лет, но это означало лишь, что я выгляжу несколько старше своих пятнадцати. Насколько мне было известно, я оставался самым юным музыкантом в «Эолиане». Как правило, это работало на меня, я был здесь чем-то вроде диковинки. Но теперь…
Не успел я придумать, что ответить, как из очереди позади нас сказали:
— Дудочки настоящие, Кетт.
Высокая женщина со скрипичным футляром кивнула мне.
— Он их заработал, пока тебя не было. Он серьезный музыкант.
— Спасибо, Мари, — сказал я.
Привратник пустил нас внутрь.
Мы нашли себе столик у дальней стены, с хорошим видом на сцену. Я окинул взглядом лица соседей и подавил привычный укол разочарования: Денны нигде видно не было.
— А что это там такое в дверях творится? — спросил Манет, озираясь по сторонам, разглядывая сцену и высокий сводчатый потолок. — Неужто люди платят деньги за то, чтобы войти сюда?
Я уставился на него.
— Ты пробыл в Университете тридцать лет и ни разу не бывал в «Эолиане»?!
— Ну, знаешь, — он неопределенно развел руками, — все как-то не до того было. Я на этой стороне реки не так уж часто бываю.
Сим расхохотался и сел за стол.
— Манет, разреши, я объясню в доступных тебе терминах. Если бы существовал музыкальный Университет, вот это бы он и был, а Квоут был бы полноправным арканистом.
— Неудачная аналогия, — возразил Вил. — Это скорее двор музыкального королевства, а Квоут — один из местной знати. Мы попали сюда в качестве его свиты. Собственно, ради этого мы и терпим его присутствие так долго.
— Что, целую йоту только за то, чтобы сюда войти? — спросил Манет.
Я кивнул.
Манет уклончиво хмыкнул, озираясь по сторонам и глядя на разодетых дворян, собравшихся на балконе.
— Ну что ж, — сказал он, — век живи — век учись.
* * *
«Эолиан» только начинал наполняться, так что мы проводили время, играя в уголки. Игра шла по маленькой, по драбу за сдачу, по два за подставу, но при моем тощем кошельке любые ставки были высоки. По счастью, Манет играл с точностью часового механизма: никаких потерянных взяток, никаких безумных заявок, никаких ходов наудачу.
Симмон угощал всех первым, Манет — вторым. К тому времени, как огни в «Эолиане» начали тускнеть, мы с Манетом обошли их на десять сдач, в основном благодаря тому, что Симмон имел склонность зарываться и перезаказывать. Я с мрачным удовлетворением опустил в карман лишнюю медную йоту. «Один и четыре».
На сцену поднялся немолодой мужчина. Станчион коротко представил его, и он заиграл на мандолине немыслимо прелестную версию «Поздних дней Таэтне». Пальцы у него были легкие и проворные и уверенно бегали по струнам. Но голос…
С возрастом многое портится. Костенеют руки и спины. Тускнеет взгляд. Грубеет кожа, и красота увядает. Единственное исключение — это голос. Если о нем заботиться должным образом, по прошествии лет и при постоянной практике голос становится только слаще. Его голос был как сладкое медовое вино. Он закончил песню под громкие аплодисменты. Секунду спустя снова вспыхнул свет, и зал наполнился гулом бесед.
— Между выступлениями делаются перерывы, — объяснил я Манету, — чтобы люди могли поговорить, побродить по залу, выпить. Но если ты вздумаешь болтать во время чьего-то выступления, тебя не спасет даже сам Тейлу со всеми своими ангелами.
Манет обиженно фыркнул.
— Не беспокойся, я вас не опозорю! Что ж ты думаешь, я совсем уж варвар?
— Да нет, я просто предупреждаю, — сказал я. — Ты вот предупреждал меня о том, что опасно делать в артефактной. А я тебя предупреждаю о том, что опасно делать здесь.
— А у него лютня другая, — заметил Вилем. — Поменьше твоей и звучит иначе.
Я сдержал улыбку и решил не заострять на этом внимание.
— Такая разновидность лютни называется мандолиной, — объяснил я.
— Ну а ты, ты ведь будешь играть? — спросил Симмон, ерзая на стуле, точно нетерпеливый щенок. — Сыграй ту песенку, что ты сочинил про Амброза, а?
Он замурлыкал мелодию, потом принялся напевать:
Мул магии обучен, науки превзошел —
Ведь он не то что Рози, он лишь полуосел.
Манет фыркнул в кружку. Даже Вилем улыбнулся.
— Нет уж, — твердо ответил я. — С Амброзом покончено. С моей точки зрения, мы полностью квиты.
— Ну да, конечно! — с непроницаемым видом сказал Вилем.
— Нет, серьезно, — возразил я. — Мне с этого никакой пользы. Эта наша грызня только сердит магистров, и все.
— «Сердит» — это мягко сказано, — сухо заметил Манет. — Я бы выразился точнее.
— А по-моему, ты ему задолжал! — сказал Сим, гневно сверкая глазами. — И к тому же вряд ли тебя обвинят в «поведении, не подобающем члену арканума» только за то, что ты споешь какую-то песенку!
— Нет, конечно, — сказал Манет. — Просто повысят ему плату, и дело с концом.
— Как? — воскликнул Симмон. — Но они же не могут этого сделать! Плата ведь назначается по результатам экзаменационного собеседования!
Манет гулко фыркнул в кружку.
— Собеседование — всего лишь часть игры. Из тебя выдоят лишку, если ты можешь себе это позволить. И если ты доставляешь им лишние хлопоты — тоже.
Он серьезно взглянул на меня.
— И тебе на этот раз влетит сразу с двух сторон. Сколько раз ты побывал на рогах за последнюю четверть?
— Дважды, — признался я. — Но во второй раз я на самом деле был ни в чем не виноват!
— Ну да, конечно! — Манет посмотрел на меня в упор. — Именно поэтому тебя связали и высекли? Потому что ты был ни в чем не виноват?
Я неловко поерзал на стуле, чувствуя, как тянут полузажившие шрамы вдоль спины.
— Ну, почти не виноват, — поправился я.
Манет пожал плечами, отметая мое возражение в сторону.
— Дело даже не в том, виноват ты или нет. Дерево не виновато в том, что случилась гроза, но каждый дурак знает, куда ударит молния.
Вилем серьезно кивнул.
— Ну да, как у нас говорят: самый длинный гвоздь забьют первым.
Он нахмурился.
— На сиару это звучит лучше…
Сим явно встревожился.
— Но все равно же львиная доля назначенной платы зависит от результатов экзамена?
Судя по его тону, Сим даже не задумывался о том, что в уравнение может входить личная неприязнь или политика.