Дэниел Мартин - читать онлайн книгу. Автор: Джон Фаулз cтр.№ 201

— Несомненно. С этой точки зрения Египет — самая изученная из всех древних культур. Вместе с Грецией и Римом. — Ответ был вполне нейтральным; видимо, учёный догадывался, о чём Дэн думал на самом деле. Кирнбергер искоса взглянул на Дэна. — Вам известно, что означает «ка», мистер Мартин?

— Душа?

Старик поднял указательный палец:

— Не совсем. Этимологически оно означает то же, что греческое pneuma — дыхание. «Ка» — это очень личное. У каждого — своё собственное «ка». Иначе говоря, это как бы идеальное представление человека о своей собственной жизни. «Ка» может пережить смерть только вместе с телом этого человека. Потому-то древние так заботились о сохранении тел умерших. Легче всего понять это в сравнении с «ба». «Ба» не привязано к телу. Оно тоже индивидуально, но после смерти соединяется с «ху» — это божественный дух, да? — который не может принимать телесную форму. Это всё сложно. Но можно сказать, что «ка» и «ба» были способом смотреть на человека прежде всего как на отдельную особь… а потом — как на целое. — Он указал тростью в одну сторону и сказал: — Как смотрит художник. — Потом — в другую: — Как смотрит учёный. Как уникальный опыт. Как процесс. — Теперь он смотрел вперёд, туда, где их группы усаживались в автобусы; потом сказал, улыбнувшись Джейн и Дэну: — Что до меня, я не знаю, какой подход лучше. Я думаю, древние были мудрыми людьми. Они знали, что ни того ни другого в отдельности недостаточно. Вы понимаете?

Дэн улыбнулся старику, потом — мельком, через его голову — Джейн и опустил глаза, по-прежнему улыбаясь.

— Да, — сказал он. — Понимаю. Согласен.

— Прекрасно.

Вот так они немного больше узнали о старом профессоре, а Дэн познакомился с новой концепцией — концепцией «ка», или личного бессмертия, основа которого — тело со всем, что ему принадлежит и что от него остаётся, даже если это всего лишь воспоминания о миссис Дэллоуэй в памяти кого-то другого.

В тот вечер, перед обедом, они с Джейн говорили об этом у него в каюте, якобы в связи с Китченером, потому что Дэн немедленно ухватился за пришедшую ему в голову мысль… включить в сценарий разговор Китченера с викторианским египтологом, такое вот объяснение значения «ка» и «ба», огонёк, вспыхнувший в глазах старого вояки; или если не так прямо, то просто эпизод о том, как умный старый пройдоха вдруг постигает ценность концепции, разглядывая какой-нибудь древний монумент… задумывается о способе победить время: каждому — своя пирамида. И хотя этого они с Джейн не обсуждали, Дэн подумал про себя, что эти два термина, «ка» и «ба», применимы к их отношениям. Он был — «ка», а Джейн — «ба»: будто бы тщеславие в одном случае, будто бы самоотверженность в другом, но и того и другого по отдельности недостаточно.

Однажды утром они снова уговорили профессора посидеть с ними, когда разносили кофе. Хотя на этот раз с ними был чешский горный инженер, Дэн выдал истинную причину своего участия в путешествии, и профессор был заинтересован. Сам он приехал в Египет только после отмены Британского протектората в 1922 году, но хорошо помнил те времена. Его тесть-англичанин в молодости даже встречался с Китченером, да и с лордом Кромером [386] тоже; создавалось впечатление, что старик до сих пор относится к этим двум деятелям с тем же почтением, какое питал к ним его тесть. Дэну представилась возможность в свою очередь заняться просветительством, и, не переставая думать о новом эпизоде сценария, он закончил свою лекцию тем, что фараоны-мегаломаны, должно быть, подавали генеральному консулу дурной пример. Старый профессор нашёл это чрезвычайно забавным и обратился к чеху:

— Это англичане подают нам, другим народам, очень дурной пример. Они не питают уважения к своим героям. — Однако поддержки он не получил. Инженер заявил, что это как раз одна из черт, которые его в англичанах восхищают. Старик кивнул Дэну: — Ну что ж. Можете грубо обходиться со своим Китченером, но с Рамсесом Вторым — ни в коем случае.

Дэн усмехнулся:

— Они что, так уж отличаются друг от друга?

Ответом ему был суровый взгляд:

— Какой цинизм, мистер Мартин! Вы меня шокируете.

— Я надеялся, что после Двадцатого съезда это допустимо.

Им уже удалось выяснить, что чех — беспартийный и не так уж безоговорочно восхищается пятилетками и бюрократическим госаппаратом; теперь он, подмигнув Дэну, снова встал на его сторону.

— Мне кажется, здесь у вас слишком пахнет культом личности.

— Не следует пользоваться современными терминами, друг мой. Они совершенно неуместны. — Старик погрозил чеху пальцем. — Как я уже говорил вам во время первого посещения, если только вы слушали, даже термин «раб» вводит в заблуждение.

— Почему же, профессор? — вмешалась Джейн.

— Потому что он требует существования понятия свободы, противопоставления «раб» — «не раб». Понятия свободной воли. Ничего подобного не было в Древнем Египте. В Древней Греции — в пятом веке… да… может быть. Но не здесь.

Дэн отважился на новую провокацию:

— Во всяком случае, те, кто первыми начали грабить древние могилы, верили в предпринимательство, разве нет?

Но старый учёный больше не хотел поддерживать этот лёгкий тон.

— Я говорю не об этом. Разумеется, и тогда были дурные люди. Тщеславные. Нечестные. Но не было групп, подвергавших сомнению самые принципы своего общества. Как они могли бы это сделать? У них не было примеров. Не с чем было сравнивать. — Он мягко упрекнул Дэна: — Нельзя мыслить о них современными понятиями, мистер Мартин. Мы ничего не сможем понять.

Затем Дэн посетовал на множественность, на обуянность числом и снова попал в переделку за то, что впадает в отвратительную ересь антиисторизма.

— Это — люди у истоков нашего времени. Жизнь ненадёжна, все её процессы загадочны. Очень медленно и постепенно они начинают видеть, что на каких-то крохотных участках ею можно управлять, обрести над ней контроль. Они совершают ошибки. Но они всё-таки начинают понимать, что контроль — это знание, а самое главное орудие знания — символ, позволяющий представить то, чего нет перед глазами. Они — словно дети; наверное, они слишком уж гордятся обретёнными крохами контроля. Но разве можно смеяться над ребёнком за то, что он хочет учиться?

— Но ведь именно этого, как мне кажется, здесь и не хватает. Детскости. Простоты, подобной простоте искусства минойской и этрусской цивилизаций.

— Простите, но ваш вопрос — свидетельство вашего невежества. В древних культурах, таких как египетская или минойская, не было искусства. Осознанного искусства для них не существовало. Существовала лишь жажда контроля. И они хотели бы, чтобы мы о них судили именно так — по тому, как хорошо они управляли жизнью, как осуществляли над ней контроль. А не по тому, какими красивыми они предстают перед нами, людьми нового времени. — Он развёл руками. — А почему же те, другие цивилизации существовали так недолго?