Дэниел Мартин - читать онлайн книгу. Автор: Джон Фаулз cтр.№ 122

Услады ищешь в парках и лесах,

Где шествует олень и крадется лиса,

На зелени лугов дерев вкушаешь сень?

Покайся, Англия, -

Ведь близок Судный день.

Анонимный Иеремия [247] , — автор этой плакатной баллады, несомненно, получил бы мазохистское удовольствие от предстоявшего нам вечера; случилось так, что до появления наших гостей Эндрю успел мне кое-что о них рассказать. Фенуик не только политик, но и весьма преуспевающий адвокат; у него вполне гарантированное место в парламенте от партии тори, «сразу за передней скамьёй» [248] , но меня заверили, что он ни в коем случае не «зациклен на сельских проблемах». Он «блестяще» — во всяком случае, достаточно успешно — провёл дело Эндрю в каком-то земельном споре, решавшемся на публичных слушаниях. Весёлый собеседник, этакий старый повеса, когда не занимается делами; его теперешняя — третья — жена много его моложе; она американка и мне понравится.

Она не очень мне понравилась, хотя была гораздо интереснее, чем любая англичанка её круга. Было совершенно очевидно, что это женщина из фешенебельной манхэттенской среды, с глубоко укоренившимися взглядами американского мещанства, чуть прикрытыми аурой мировоззрений англо-американского высшего общества; она была хороша собой, молода — чуть за тридцать — и, хотя акцент её почти уже не был слышен, сохранила характерную для американок настырность, переплюнув даже Нэлл в стремлении не упустить причитающуюся ей долю беседы. Львиную долю. Она была не начитана — нахватана в том, что касалось искусства, и, видимо, понимала это. Её оценочные суждения походили на звяканье ножниц: словно, если бы ей не удалось принизить то, что представало её глазам, она выглядела бы passee [249] . У неё были несколько поросячьи черты: этакая изящная беленькая свинка. Достойный член парламента время от времени бросал на неё томный, чуть задумчивый взгляд человека, который лишь недавно завёл себе нового любимого зверька. Такой тип женщин вовсе не редок: я встречал подобных ей в Калифорнии, среди тех, кто окружал представителей высших эшелонов киномира. Такие люди всегда представлялись мне на удивление неамериканцами, они были гораздо более привержены кастовым слабостям и маниакальным увлечениям своего круга, чем республиканским идеям. Эта дама нисколько не поколебала моих впечатлений: она всего лишь переместилась туда, где можно было столь же успешно поиграть с британской кастовой системой.

Гораздо интереснее показался мне муж — человек много её старше. Он сохранил пышную гриву седеющих волос и кустистые брови над пронзительными серыми глазами и явно не испытывал недостатка в savoir-vivre [250] . Он производил приятное впечатление и тем, как испытующе разглядывал собеседника, и тем, с каким интересом его выслушивал… в то же время трезво его оценивая. Перед обедом он уселся рядом с Джейн, и я не только услышал, как он сказал ей что-то об Энтони, но и заметил, что ему удалось растопить ледок враждебности, которую она могла бы испытывать к нему по иным причинам; видимо, он рассказывал какой-то эпизод, показавшийся ей забавным: она рассмеялась, откинув голову.

Вскоре после этого меня отправили вместе с ним в укромный угол, и я представил парламентарию краткий перечень опасностей, подстерегающих кинобизнесменов на каждом шагу. Фенуик тревожился не только как отец потенциальной невесты, но и как старинный приятель матушки юного лорда. Этот последний был одержим стремлением войти в demi-monde визуальных искусств, водил дружбу с двумя-тремя модными фотографами, чьи хорошо известные имена прозвучали в качестве доказательства артистических наклонностей молодого человека — прозвучали сухо-иронично и вопрошающе, — так в суде мог бы говорить королевский адвокат, делая вид, что выступает в поддержку сомнительного прецедента, чтобы затем не оставить от него камня на камне. Я высказался в том духе, что юные аристократы — те, что при деньгах, — радовали сердца мошенников с сотворения мира: меня с готовностью поддержали. Однако очень скоро выяснилось, что, несмотря на всяческое уважение, выказываемое к моему мнению, яйца учат курицу: Фенуик прекрасно понимал, какой идиотизм — снимать фильм, не имея гарантированного сбыта, да и всё остальное тоже знал не хуже. Немного непонятно было мне лишь то, что — с его-то знанием жизни — он и не догадывался, что нынешний Мармадюк скорее всего трахает каждую актрисулю и каждую фотомодель, как только представляется возможность, и что его дочь была бы в сотни раз счастливее в женском монастыре, чем замужем за юным лордом. Но объяснять ему это вряд ли входило в мою задачу. Я успел уже нащупать слепой участок в интеллекте Фенуика, однако не исключено, что это был всего-навсего глубочайший цинизм.

Обед получился приятным. Фенуик оказался прекрасным рассказчиком, ради острого словца не щадил даже себя самого; к тому же он отчасти обладал и тем редким качеством, тем даром, что позволяет человеку быть чуть язвительнее, чуть противоречивее, даже чуть возмутительнее, чем обычно допускают условности. В основе этого лежала абсолютная уверенность в себе, убеждённость в собственных достоинствах человека пожившего, постоянно общающегося с самыми разными людьми; но самоуверенность эта была лёгкой, ироничной. Он пожурил бедняжку Каро за то, что она променяла сельскую жизнь на «это ужасающее вместилище зла, эту Большую деревню» («Какую большую деревню?»), но произнёс это с шутливой строгостью старого ловеласа, привыкшего развлекать молоденьких женщин. Разговоров о политике все весьма старательно избегали: Фенуиков либо предупредили, чтобы они не трогали этой темы… либо они и так были в курсе. Кажется, они уже встречали Джейн в Комптоне.

Парочка выдала мне подобающую знаменитости порцию восхищения, которой так страшатся все профессионалы-киношники; меня засыпали наивными вопросами о технических деталях, настораживали ушки и понимающе — как свинья перед россыпью жемчужин — улыбались при упоминании об очередной звезде… но даже и это делалось гораздо интеллигентнее, чем обычно. Разговор перешёл на мою теперешнюю работу — сценарий о Китченере. Я немного рассказал о нём самом, хотя в этой компании сознательно смазал идею идиотизма имперских амбиций и сосредоточил внимание на психологической загадочности персонажа. Фенуик слушал всё это, не перебивая, но, дослушав, улыбнулся мне через стол:

— А я с ним как-то встретился. Он даже руку мне пожал. Мне семь лет было.

— Господи, да где ж это было?

— В Таплоу, в доме у Дезборо, по-моему. Как раз перед войной. В тысяча девятьсот четырнадцатом. У него были совершенно необыкновенные глаза. Бледно-бледно-голубые. И косили ужасно. На знаменитом плакате это здорово подретушировали. И рост… Невероятно высокий. Как с небоскрёбом повстречался.