Педро Орсе проснулся первым: пепельный палец зари, скользнув от окна, коснулся его утомленных губ, и ему приснилось, что его целует женщина, он пытался удержать и продлить сон, но глаза уже открылись, а губы остались пересохшими — ничьи уста не увлажнили их своим животворящим прикосновением. Пес вскинул голову, приподнялся на передних лапах, пристально поглядел на человека; в комнате стояла такая плотная полутьма, что непонятно было, какой свет отражая, блестели его глаза. Педро Орсе погладил его, и тот в ответ коротко лизнул его худую руку. Эти движения разбудили Жоакина Сассу, который поначалу не мог понять, где находится — его сбили с толку диван, где он ночевал лишь изредка, и непривычное соседство. Педро Орсе, откинувшись на спину, поглаживая лежавшую у него на груди голову пса, сказал: Вот и новый день, интересно, что он принесет, и Жоакин Сасса ответил: Может, собачка наша передумает, у людей так часто бывает: проснешься — а все вокруг другое, а мы вроде те же, а сами себя не узнаем. Сейчас на это непохоже. Пес поднялся во весь свой огромный рост и, тяжело ступая, направился к закрытым дверям. В полутемной комнате смутно виднелся лишь его размытый силуэт да поблескивали глаза. Ждет, сказал Жоакин Сасса, позови его, рано еще. Пес подошел на голос Педро Орсе и покорно опустился на пол, разговор продолжался вполголоса: Сниму деньги со счета, там, правда, немного, и одолжу где-нибудь, говорит Жоакин Сасса. А что будем делать, когда они кончатся? Может, раньше кончатся наши приключения. Кто знает, что нас ждет. Ну, выкрутимся, в крайнем случае — украдем, эти слова произнес с улыбкой Жоакин Сасса. Будем надеяться, до таких противозаконных деяний дело не дойдет; Жозе Анайсо тоже снимет деньги со счета, благо здесь, в Порто, есть отделение банка, где он держит свои сбережения; Педро Орсе взял с собой все свои песеты, что касается Жоаны Карда, то о её материальном положении мы совсем не осведомлены, но можно предположить она не из тех, кто будет жить на подачки или за счет любовника. Мы, правда, сомневаемся, что эти четверо сумеют поступить куда-нибудь на службу — для этого нужны такие качества как постоянство, стабильность, наконец, оседлый образ жизни, они же гоняют по всей стране следом за собакой, чья судьба, мы уповаем, скоро станет известна хотя бы ей самой, но сейчас не время узнавать у животных, если даже они и не лишены голосовых связок, куда они направляются.
В соседней комнате в объятиях друг друга спали утомленные любовники это истинное чудо, которое, как ни прискорбно, не может длиться вечно, и это вполне естественно: тело есть тело, оно со всем, что есть в нем, от начала до конца, заключено в кожаную оболочку и ею ограничено, принадлежит ему одному и нуждается в спокойствии, в независимости, и чтобы все процессы в нем протекали автономно, без вмешательства извне, а сон в обнимку требует от каждого, кто участвует в этом процессе, некой, с позволения сказать, угнезденности и прилаженности друг к другу а присутствие рядом другого тела нарушает эту гармонию — то рука затечет, то локоть вонзится меж ребер — и тогда мы, собрав всю положенную нам нежность, шепчем еле слышно: Любовь моя, подвинься чуточку. Итак, Жоана Карда и Жозе Анайсо спят, утомясь, ибо посреди ночи свершили третье соитие — они ведь находятся ещё только в самом начале своей любви и потому неукоснительно соблюдают славное правило — не отказывать плоти в том, чего она, по собственным своим резонам, требует. А Жоакин Сасса и Педро Орсе вместе с собакой, стараясь не шуметь, вышли из квартиры и отправились на поиски пропитания: каждый называет утреннюю трапезу по-своему, как принято у него в стране, но единый голод сглаживает лингвистические разногласия. Когда вернутся, любовники уже пробудятся ото сна и будут плескаться под душем, какие счастливцы эти двое и настоящие скороходы — как далеко умудрились они продвинуться за столь краткий срок.
Перед самым выходом все четверо стали в кружок и посмотрели на собаку с озабоченным видом, присущим тем, кто ждет указаний, сомневаюсь одновременно и в их целесообразности, и в том, что окажутся в состоянии их выполнить. Будем надеяться, молвил Жоакин Сасса, что на выезде из Порто она доверится нам так же, как доверилась на въезде, и остальные поняли, что именно он хотел этим сказать: представьте себе, что только тогда будет, если пес по кличке, ну, скажем, Верный, маниакально устремленный на север, заставит ехать по улице с односторонним движением или свернуть там, где поворот запрещен?! А будут конфликты с полицией, столкновения, пробки, аварии, и все население Порто с хохотом сбежится поглазеть на такое диво. Но ведь этот пес — не дворняга какая-нибудь, прости Господи: корни его генеалогического древа корнями уходят в самую преисподнюю, а ведь мы знаем, что она и есть источник всякой мудрости — и древней, и нынешней, и той, что ещё только суждено когда-нибудь явиться в мир. И вот поэтому, а, быть может, и потому, что Педро Орсе прошептал псу на ухо какие-то слова, значение которых до сих пор установить не удалось — не исключено, что это было заклинание — тот спокойно, как ни в чем не бывало, с таким видом, словно иной способ передвижения ему вообще неведом, уселся в машину, но обратите внимание! — голову на колени Жоане Карда на этот раз не положил, а бдительно следил за тем, как Жоакин Сасса крутит по переулкам и закоулкам, и всякий, кто понаблюдал бы за тем, куда направляется Парагнедых, сказал бы: На юг едут, а через минуту поправился бы: А теперь взяли западней или: Поехали к востоку, ведь это и есть четыре основные стороны света, потому что если двигаться по всем направлениям, указуемым «розой ветров», мы вовеки не выпутаемся из паутины улочек Порто и из затруднения, куда сами себя загнали.
Пес и четыре человека приходят к соглашению; четыре разумных существа решили довериться инстинкту животного, а, впрочем, может быть, всех их манит магнит, установленный где-то на севере, или тянет голубая шерстяная нить, неотличимая от той, что зажата в собачьих зубах. Но вот город остается позади, дорога, несмотря на все изгибы и повороты, ведет туда, куда надо, а пес дает понять, что хочет выйти и выпрыгивает в распахнутую перед ним дверцу, видно, что после ночевки под крышей он восстановил силы, отдохнул и отъелся. Рысь становится резвей и размашистей, и Парагнедых, повеселев, перестав грызть удила от нетерпения, устремляется следом. Шоссе теперь идет не вдоль побережья, и только поэтому не дано нам увидеть тот пляж, на котором Жоакин Сасса продемонстрировал когда-то силу, не снившуюся Самсону. Жаль, говорит наш дискобол, что удаляемся от берега, я бы вам показал то место, где вышла та история с камнем, сам библейский Самсон не сумел бы свершить такого, но из скромности обрывает фразу, ибо разве сравнится чудо его со свершенным Жоаной Кардой в полях Эрейры, с загадочным дрожанием земли, ощущаемым Педро Орсе, и если здесь проводником нам служит сухопутный пес, то что сказать о многотысячной стае скворцов, следовавших за Жозе Анайсо неотступно в продолжении столь долгого времени и оставивших его, лишь когда пришла им пора отправляться в новый полет?
Дорога идет вверх, потом вниз и снова — вверх, и теперь уже постоянно лезет в гору, разве что изредка, лишь чтобы передохнуть, спускается под уклон, горы в здешних краях невысоки, да сердце у Парагнедых изношено, и он тяжело отдувается, еле справляясь с одышкой, а пес впереди без устали отмахивает милю за милей. Остановились перекусить у пастушьей сторожки на обочине, и снова пес исчез, сам позаботившись о своем пропитании, и вернулся с окровавленной мордой, и теперь уж мы знаем, что это за кровь, и никакой тайны тут нет: если еду не кладут тебе в кормушку, её надо выследить и добыть самому. Снова отправляются они в путь, неуклонно держа к северу, и Жозе Анайсо говорит, обращаясь к Педро Орсе: Если и дальше так поедем, скоро попадем в Испанию, к тебе домой. Мой дом — в Андалузии. Не все ли равно? Нет, страна — это одно, родина — совсем другое, её знаешь, а о стране понятия не имеешь. Разве ты не бывал в Галисии? Никогда, это чужой дом.