— Давай спать. Мальчикам нужно как следует высыпаться.
А в голове у него пронеслось эхо давнишних слов Мартена:
Ступай и займи свою руку делом.
Стрелок еще долго сидел в темноте, оцепенев от объявшего его
ужаса. Он никогда ничего не боялся и только теперь испугался (первый раз в
жизни), что начнет сам себя ненавидеть. И скорее всего так и будет.
10
Во время следующего периода бодрствования, когда железная
дорога сделала резкий крюк и почти вплотную приблизилась к подземной реке, они
наткнулись на недоумков-мутантов.
Увидев первого, Джейк закричал.
Стрелок смотрел прямо перед собой, качая рычаг. Когда
мальчик вскрикнул, он резко повернул голову вправо и разглядел далеко внизу
какой-то шар, светящийся тусклым и гнилостным зеленоватым светом. Только теперь
он почувствовал запах: слабый, неприятный, сырой.
Эта зеленая масса была лицом — если такое вообще можно
назвать лицом. Над приплюснутым носом мерцали выпученные, ничего не выражающие
глаза, какие бывают только у насекомых. Стрелок ощутил приступ глубинного,
атавистического отвращения. Он сбился с ритма, и дрезина немного замедлила ход.
Светящееся лицо исчезло.
— Что это было? — спросил мальчик, придвигаясь поближе к
стрелку. — Что…
Слова застряли тугим комком в горле: они со стрелком
проскочили мимо еще троих слабо светящихся в темноте существ, что стояли между
путями и невидимой рекой и тупо таращились на путешественников.
— Недоумки-мутанты, — сказал стрелок. — Они вряд ли нас
потревожат. Скорее всего они нас испугались не меньше, чем мы — их…
Одно из существ сдвинулось с места и пошло прямо на них,
неуклюже волоча ноги. У него было лицо изголодавшегося идиота. Истощенное голое
тело превратилось в бугристую массу щупальцеобразных отростков с присосками на
концах.
Мальчик опять закричал и прижался к ноге стрелка, точно
испуганный пес.
Одно из щупалец протянулось над плоской платформой дрезины.
От него пахло сыростью и темнотой. Стрелок отпустил рычаг, выхватил из кобуры
револьвер и выстрелил в недоумка — прямо в лоб. Тот отлетел прочь. Его свечение
— мутно-зеленое, как огонек на болоте, — угасло, словно луна при затмении.
Стрелок и мальчик невольно зажмурились. Вспышка от выстрела еще долго
переливалась горящими искрами на отвыкшей от света сетчатке. Запах сгоревшего
пороха был резким, пронзительным и чужим в этом каменном склепе.
Появились еще мутанты. Их было много. Никто пока не нападал
в открытую, но они подходили все ближе и ближе к рельсам — молчаливое, мерзкое
сборище любопытных зевак.
— Тебе, если что, надо будет меня заменить и покачать рычаг,
— сказал стрелок. — Сможешь?
— Да.
— Тогда приготовься.
Мальчик встал рядом с ним, стараясь держаться как можно
устойчивее. Он не смотрел по сторонам, чтобы ненароком не разглядеть больше,
чем нужно. Его взгляд только мельком выхватывал из темноты слабо светящиеся
фигуры мутантов. Мальчику было страшно, но он хорошо держался: как будто само
ядро его существа, таившее в себе память бесчисленных поколений, каким-то
образом просочилось сквозь поры кожи и образовало невидимый щит. Хотя если у
мальчика есть способности к соприкосновению, подумал стрелок, то вполне может
быть, что такой щит действительно есть.
Стрелок равномерно качал рычаг, но не увеличивал скорость.
Он знал, что недоумки-мутанты могут почуять запах их страха. И все же он был
уверен, что из-за одного только их страха мутанты не нападут. В конце концов
они с мальчиком были из мира света. И они были нормальными, «добрыми».
"Как же они должны нас ненавидеть! — подумал стрелок и вдруг задался
вопросом: — А человек в черном? Они и его ненавидели? Нет. Наверное, все-таки
нет. Или, может быть, он прошел мимо них незамеченным, как тень от черного
крыла в черноте".
Мальчик сдавленно вскрикнул. Стрелок повернул голову.
Четверо мутантов, спотыкаясь на каждом шагу, следовали за дрезиной. Один из них
уже тянул руки, чтобы ухватиться за край платформы.
Стрелок отпустил рычаг и выстрелил из револьвера — все так
же небрежно, почти лениво. Пуля попала в голову ближайшего к ним мутанта. Тот
издал шумный всхлип, больше похожий на вздох, и вдруг заулыбался. Его руки были
вялыми и безжизненными, точно дохлая рыба; пальцы слиплись друг с другом, как
пальцы перчатки, провалявшейся долгое время в подсыхающей грязи. Одна из этил
мертвенных лап схватила мальчика за ногу и потянула.
Мальчик закричал в полный голос — в глухой тишине этой
гранитной утробы.
Стрелок выстрелил еще раз — мутанту в грудь. Тот принялся
пускать слюни сквозь бесцветные губы, растянутые в идиотской ухмылке. Джейк уже
начал сползать с платформы. Стрелок схватил его за руку и сам едва не упал:
тварь оказалась на удивление сильной. Стрелок всадил еще одну пулю мутанту в
голову. Один глаз погас, как свеча, и все же мутант продолжал тянуть. Они молча
боролись за извивающееся, корчащееся тело Джейка. Каждый тянул на себя, как
детишки, когда они, загадав желание, ломают куриную косточку-дужку. Желание
мутанта было вполне очевидным — хорошо пообедать.
Дрезина постепенно замедляла ход. Остальные мутанты уже
приближались: увечный, хромой и слепой. Может быть, они просто искали Иисуса,
который бы их исцелил и вывел из тьмы на свет, как воскресшего Лазаря.
"Вот и все. Парню конец", — подумал стрелок, с
поразившим его самого спокойствием. К этому все и шло. Бросай мальчишку и жми
на рычаг или борись за него до конца и погибай вместе с ним. В любом случае
парню конец.
Он изо всех сил рванул мальчика за руку и разрядил револьвер
мутанту в живот. На какой-то ужасный, застывший во времени миг тот еще сильнее
вцепился в Джейка, и парнишка опять начал сползать с платформы. А потом
дряблая, студенистая лапа разжалась, и мутант, по-прежнему ухмыляясь, повалился
ничком между рельсами — позади замедляющей ход дрезины.
— Я думал, вы меня бросите. — Паренек разрыдался. — Я думал…
Мне показалось…
— Держись за мой пояс, — коротко бросил стрелок. —
Крепко-крепко держись.
Рука парнишки вцепилась ему в ремень; мальчик судорожно
ловил ртом воздух, словно задыхаясь.
Стрелок снова взялся за рычаг и принялся качать; дрезина
потихоньку набирала скорость. Недоумки-мутанты отступили на шаг и наблюдали
теперь, как они уезжают. Их нечеловеческие лица (назвать их человеческими можно
было с большой натяжкой, разве что только из жалости) излучали слабое
фосфоресцирующее свечение — так светятся странные глубоководные рыбы, живущие
под гнетом черной толщи морской воды. Эти лица не выражали ни злости, ни
ненависти. Никаких чувств не теплилось в бессмысленно вытаращенных глазах,
разве что было там что-то похожее на полубессознательное идиотическое
сожаление.