Когда книга закончена, я на время откладываю ее в сторону —
такую, какая есть, со всеми недоработками и изъянами — и даю ей отлежаться,
дозреть. Через какое-то время — полгода, год, два года, на самом деле это не
так уж и важно — я возвращаюсь к отложенной книге, просматриваю ее снова, уже
более спокойным (но по-прежнему любящим) взглядом и тогда уже начинаю править.
Части «Башни» выходили отдельными книгами, каждая — под своим названием, правил
я их отдельно и сумел оценить всю работу в целом, только закончив седьмую
книгу, "Темную Башню".
Когда я внимательно перечитал первый том — тот, который у
вас в руках, — я понял три очевидные истины. Во-первых, поскольку «Стрелок» был
написан очень молодым автором, в нем присутствуют все проблемы, присущие книгам
очень молодых авторов. Во-вторых, там есть много неточностей и фальстартов, и
особенно — в свете следующих томов.
[3]
И в-третьих, «Стрелок» даже звучит
совершенно не так, как другие книги — честно сказать, его трудно читать. Я
слишком часто извинялся за это перед читателями и говорил, что если они
продерутся сквозь первый том, они увидят, что уже в "Извлечении
троих" история обретает свой истинный голос.
Где-то в «Стрелке» встречается такое описание Роланда:
человек, который подправил бы перекосившуюся картину в незнакомом гостиничном
номере. Я сам точно такой же, и в каком-то смысле правка собственной книги к
тому и сводится: подправить перекосившиеся картины, пропылесосить полы,
выдраить туалет. В случае со «Стрелком» это была генеральная уборка. Мне
пришлось потрудиться, но я не хотел упускать возможности сделать то, что
хочется сделать любому из авторов со своей вещью, которая уже закончена, но ее
еще нужно отшлифовать и настроить: довести до ума, чтобы все было правильно.
Когда ты уже знаешь, что должно получиться в итоге, ты просто обязан вернуться
к началу и свести все воедино. Причем это нужно не только потенциальным
читателем — это нужно тебе самому. Собственно, я потому и решил переделать
«Стрелка»; но при этом я очень тщательно следил за тем, чтобы мои исправления и
добавления не раскрыли секретов, — которые будут раскрыты в последних трех
книгах, — секретов, некоторые из которых я терпеливо хранил на протяжении
тридцати лет.
И еще я хочу сказать несколько слов о том молодом человеке,
которым я был когда-то и который рискнул написать эту книгу. Этот молодой
человек посещал слишком много писательских семинаров и как-то свыкся со всеми
истинами, провозглашаемыми на таких семинарах: что автор пишет не для себя, а
для других; что язык книги важнее сюжета; что неопределенность — это лучше, чем
ясность и простота, которые часто являются признаками недалекого ума,
воспринимающего все буквально. Так что я вовсе не удивился, когда обнаружил,
что дебютный «Стрелок» получился излишне претенциозным (я уже не говорю про
сотни совершенно не нужных наречий). Я убрал всю эту пустопорожнюю болтовню, и
в этом смысле я не жалею ни об одном сокращенном слове. В каких-то местах — это
всегда были фрагменты, где, увлекшись каким-нибудь завораживающим эпизодом, я
забывал об идеях, которые нам вдалбливали на писательских семинарах, — я
оставлял текст практически без изменений, не считая обычной редакторской
правки. Как я уже говорил в другом месте и по другому поводу, с первого раза
все получается только у Бога.
Но как бы там ни было, я не хотел слишком сильно менять
стиль «Стрелка». Потому что мне кажется, что при всех его недостатках в нем
есть какое-то особое очарование. Изменить эту книгу до неузнаваемости — это
значило бы отречься от того человека, который первым ее написал, еще тогда, в
конце весны и в начале лета 1970 года, а мне этого не хотелось.
Мне хотелось — причем по возможности до того, как последние
книги серии выйдут в свет — сделать так, чтобы новым читателям, которым только
еще предстоит познакомиться с "Темной Башней" (и старым читателям, которые
захотят вспомнить начало), было легче и проще войти в мир Роланда. Мне
хотелось, чтобы читатели получили книгу, в которой были бы намечены основные
сюжетные линии следующих томов. Надеюсь, я справился с этой задачей. Я сейчас
обращаюсь к тем, кто еще не знаком с миром Башни: я очень надеюсь, что вам
понравятся здешние чудеса. Потому что мир Роланда — это мир чудес, а его
история — долгая сказка. Именно так я ее и задумал. И если Темная Башня
околдует и вас, пусть даже самую малость, значит, я сделал свою работу —
работу, которая началась в 1970-м и завершилась в общем и целом в 2003-м. Хотя
сам Роланд сказал бы, что какие-то тридцать лет ничего не значат. На самом деле
если ты вышел на поиски Темной Башни, тебя уже не заботит время.
6 февраля 2003
…камень, лист, ненайденная дверь; о камне, о листе, о двери.
И обо всех забытых лицах.
Нагие и одинокие приходим мы в изгнание. В темной утробе
нашей матери мы не знаем ее лица; из тюрьмы ее плоти выходим мы в невыразимую
глухую тюрьму мира.
Кто из нас знал своего брата? Кто из нас заглядывал в сердце
своего отца? Кто из нас не заперт навеки в тюрьме? Кто из нас не остается
навеки чужим и одиноким?
…О, утраченный и ветром оплаканный призрак, вернись,
вернись.
Томас Вулф.
"Взгляни на дом свой, ангел"
19
Возобновление
Глава 1
Стрелок
1
Человек в черном ушел в пустыню, и стрелок двинулся следом.
Эта пустыня, апофеоз всех пустынь, растянулась до самого
неба, в необозримую бесконечность по всем направлениям — белая, слепящая,
обезвоженная и совершенно безликая. Только мутное марево горной гряды призрачно
вырисовывалось на горизонте, и еще изредка попадались сухие пучки бес-травы,
что приносит и сладкие сны, и кошмары, и смерть. Редкий надгробный камень
служил указателем на пути. Узенькая тропа, пробивающая толстую корку
солончаков, — вот все, что осталось от старой столбовой дороги, где когда-то
ходили фургончики и повозки. С тех пор мир сдвинулся с места. Мир опустел.
На стрелка накатило мимолетное головокружение, когда все
внутри вдруг обрывается и мир кажется эфемерным, почти прозрачным. Оно быстро
прошло, и, как и мир, по чьей тверди сейчас шел стрелок, он тоже сдвинулся с
места. Стрелок шел спокойно, не торопясь, но и не тратя времени даром. Вокруг
его пояса обвивался бурдюк с водой. Бурдюк был почти полный и напоминал туго
набитую колбасу. Стрелок много лет практиковался в кхефе и достиг, может быть,
пятого уровня. Будь он праведником из мэнни, он бы вообще не испытывал жажды;
он бы тогда наблюдал за тем, как его тело теряет воду, бесстрастно и
невозмутимо, и увлажнял бы расщелины этого тела и темные глубины его пустот
лишь тогда, когда разум подсказывал бы ему, что это действительно необходимо.
Но он не был мэнни, и не поклонялся Человеку Иисусу, и уж никак не считал себя
праведником. Иными словами, он был самым обыкновенным странником и ничего не
знал наверняка, кроме того, что ему уже хочется пить. Хотя не так сильно, чтобы
пить прямо сейчас. В каком-то смысле ему это даже нравилось. Так было положено
в этом краю, краю жажды, а всю свою долгую жизнь стрелок только и делал, что
приспосабливался к обстоятельствам. И он это умел.