Дети тумана - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 63

– А знать, он ей понравился, что позвала его.

– Да, понравился! – подхватил Илюша. – Как же! Звериный свой оскал она ему показать хотела!

Все смолкли.

– С нами Краткий Курс! – шепнул Илья:

– Эх вы, вороны! – крикнул Павел. – Чего всполохнулись? Посмотрите-ка, омары сварились!

– А слыхали вы, ребята, – начал Илюша, – что намеднись у нас, на Варнавицах, приключилось? Ты, может быть, Федя, не знаешь, а только у нас там Ян Карлович похоронен, из латышских стрелков. Могила чуть видна, так, бугорочек… Вот на днях зовет Приказчиков Ермилова и говорит: «Езжай-ка ты, Ермилов, в город, да привези мне с базы коньячку самолучшего!» Вот поехал Ермилов за коньячком, да задержался в городе, ну а едет назад он уж хмелен. А ночь, и светлая ночь: месяц светит… Вот едет Ермилов и видит: на могиле барашек, белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермилов: «Сам возьму его, на шашлык сгодится», – да и взял его на руки. Сел в машину и поехал опять, а в машине-то мотор перебои дает, карбюратор заедает, «дворники» сами собой включились… Смотрит Ермилов на барашка, и барашек ему в глаза прямо так и глядит. Жутко ему стало, Ермилову-то, стал он барашка по шерсти гладить, говорит: «Верю в идеалы, верю, стараюсь для светлого завтра, стараюсь!» А баран-то вдруг как оскалит зубы да ему тоже: «Бре-ешешь, стерва, бре-ешешь!»

– А точно, я слышал, это место у вас нечистое, – заговорил Федя.

– Варнавицы? Еще бы! Еще какое нечистое! Там не раз, говорят, Хозяина видели, старого барина! Ходит, говорят, во френче, трубку покуривает и все это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз Нина-то повстречала: «Что, мол, батюшка Осип Виссарионыч, изволишь искать на земле?» – «Разрыв-траву, – говорит, – ищу». – «А на что тебе, батюшка генералиссимус, разрыв-трава?» – «Давит, – говорит, – могила, давит, Ниночка: вон хочется, вон…»

– Вишь какой! – заметил Федя. – Мало, знать, пожил.

– Экое дело! – промолвил Костя. – Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть.

– В родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, – подхватил Илюша. – Кого, то есть, в этом году снимать будут. Стоит только ночью сесть на крыльцо исполкомовское да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя, по дороге, кому в этом году сняту быть. Вот у нас в прошлом году Улитина на крыльцо ходила.

– Ну и видела она кого-нибудь? – с любопытством спросил Костя.

– Перво-наперво она сидела долго-долго, никого не видела и не слыхала. Вдруг слышит – как бы сирена вдали взвыла. Смотрит – Ивашка Федосеев идет…

– Тот, что сняли весной? – перебил Федя. – С возбуждением дела?

– Тот самый. Идет и головушки не подымет. Ну, а потом смотрит – женщина идет. Она вглядывается, вглядывается, – ах ты, господи! – сама идет по дороге, сама Улитина:

– Ну что ж, ведь ее еще не сняли?

– Да году-то еще не прошло. А ты посмотри на нее: на чем кресло дер-жится…

Все опять притихли.

– А у нас такие слухи ходили, что, мол, прокуроры по земле побегут, законы соблюдать заставят, распределители закроют, самолеты полетят с опергруппами, а то и самого Мишку увидят.

– Какого это Мишку? – спросил Костя.

– А ты не знаешь? – с жаром подхватил Илюша. – Ну, брат, откентелева же ты, что Мишки не знаешь? Сидни вас в исполкоме сидят, вот уж точно сидни. Мишка – это будет такой человек удивительный, который придет, и ничего ему сделать нельзя будет. Захотят ему, например, глаза отвести, выдут на него с липовыми отчетами и повышенными обязательствами, в свете и в ответ на происки единогласно принятыми, а он вот так глянет – и сразу поймет, что глаза ему отводят. Ну и будет он ходить по селам и городам и все переделывать, ну а сделать ему нельзя будет ничего. Уж такой он будет удивительный лукавый человек.

– Ну да, – продолжал Павел своим неторопливым голосом. – Такой. Вот его-то и ждали у нас. Крикнул кто-то: «Ой, Мишка едет! Ой, Мишка едет!» – да кто куды! Старостин наш дачу собственную с перепугу спалил. Кузькин фартук напялил и шашлыки продавать стал – авось, думает, изверг за кооператора примет да помилует; Дорофеича до сих пор из трансформаторной будки не выманят – кричит, что он электроток и ему там самое место обитать. Таково-то все всполошились! А он и не приехал…

Настало молчание.

– Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, – раздался вдруг детский голосок Вани. – Гляньте на божьи звездочки – что пчелки роятся! Как на почетном президиуме! – Павел встал и взял в руку пустой котельчик.

– Куда ты? – спросил его Федя.

– К машине, коньячку зачерпнуть.

– Смотри Серому Домовому не попадись! – крикнул ему вслед Илюша.

– А правда ли, – спросил Костя, – что Акулина все и потеряла, как к Серому Домовому попала?

– С тех пор. Какова теперь! Знать, не ожидала, что ее скоро вытащут. Все и подписала, все рассказала, где зарыто, где замуровано. Дочиста выгребли…

– А помнишь Васю? – печально прибавил Костя. – Того, что погорел? Уж какой хват был! Мать-то его Феклиста, уж как же она его любила. Другие бабы ничего, как увидят, что им в дом тащут, так только радуются. А Феклиста, бывало, как станет кликать: «Опомнись, мой соколик! Вернись в народ, вернись! Добром не кончится, конфискация грянет!» И как в воду глядела…

Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке.

– Что, ребята, – начал он, помолчав, – неважно дело. Я Васин голос слышал. Только стал я к коньячку нагибаться, вдруг зовут меня Васиным голоском: «Павлуша, подь сюды». Я отошел. Однако коньячку зачерпнул.

– Ах ты, напасть! Ах ты, свежие ветры! – проговорили остальные.

– Ведь это тебя Серый Домовой звал, Павел, – прибавил Федя. – А мы только что об нем, о Васе-то, говорили.

Мальчики приутихли. Они стали укладываться перед огнем. Я кивнул им и пошел вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти и двух верст, как мимо меня промчался отдохнувший табун. Развевались алые крылья Идеалов, золотистыми огнями вспыхивали цитаты, и все незыблемым казалось, ненарушимым…

Я, к сожалению, должен добавить, что в том же году Павла не стало. Серому Домовому он не попался. То ли расшибся, слетев на полном скаку с Идеала, то ли съеден дикарями в дальних странах. Жаль, славный был парень!

В девять утра на Лубянку был звонок по «вертушке», от Хозяина. Через двадцать секунд черный бронированный «бьюик» лучшего друга советских физкультурниц Лаврентия Павловича вылетел из ворот, как пушечное ядро. Смазливые девушки с визгом бросились в подворотни, но на сей раз все обошлось. Лаврентий Павлович сломя голову мчался по государственной необходимости. Московские дворники и сексоты, ранние пташки, провожали машину взглядом и понимающе переглядывались: спозаранку спешит ныне товарищ Берия, ближайший соратник. Снова, поди, врачи-вредители пекинского медведя в зоопарке отравили, чтоб порушить дружбу нашу с председателем Мао. А то лженаука какая объявилась…