Он все же прошел эти два десятка шагов, высвободил Малыша из
скользкого вороха ало-оранжевого шелка, положил в траву и осторожно закрыл ему
глаза. Некогда было произносить мысленно прочувствованные и печальные тирады.
Он вернулся к приборам, предусмотрительно упрятанным в сверхпрочные футляры.
Нажал клавиши.
– Они только что уничтожили третий «мобиль», –
сказал оператор с «Фата-морганы». – Бомбили и своих. Дать запись?
– Пошли они… – сказал Ланселот.
– В таком случае на связи Ферзь.
– Слушаю, – сказал Ланселот.
Там, на другом континенте, где находился сейчас Ферзь –
главный куратор операции, была уже поздняя ночь.
– Здесь Ферзь, – раздался глуховатый, какой-то
действительно ночной голос профессора. – Докладывайте, что с Малышом.
«Фата-моргана» сообщила, что вас сбили…
– Малыш погиб, – сказал Ланселот. – Нас
намеренно сбили, профессор…
– Леопард погиб, – сказал Ферзь. – Полиция…
Премьер не дал нашему представителю определенного ответа, отложив это до утра.
Разумеется, они рассчитывают уничтожить за это время и четвертый.
Ланселот молчал.
– Все наши средства наблюдения должны были быть
дополнены вашим присутствием в районе, – сказал Ферзь. – На всякий
случай.
– Я все понимаю, – сказал Ланселот.
– К сожалению, мой возраст… мне просто запретили лететь
самому.
– Я понимаю.
– Ты можешь покинуть район.
– Это приказ? – спросил Ланселот.
– На твое усмотрение. Мы пошлем «Мираж» с
опознавательными знаками ООН, они не посмеют…
– Знаете, я останусь, – сказал Ланселот. – На
случай чего-нибудь непредвиденного.
«Я останусь, – подумал он, – я обязательно
доберусь до этой сволочи в эполетах и выскажу ему все в лицо. Пусть
арестовывают. Я не гений, я вполне заменим. Иначе просто не смогу жить
спокойно, дышать, любить Анну – если не выскажу все в лицо новоявленному
спасителю человечества…»
– Только что поступил новый радиоперехват, –
сказал Ферзь. – Они попытаются завтра утром захватить четвертый «мобиль».
Придумали какие-то дистанционно управляемые ловушки, надеются… Если им ничего
не удастся, разрешаю применить «Болид». Совет Безопасности санкционировал.
– Понял, – сказал Ланселот. – А что вы сами
думаете о госте?
– Он ни на что не похож. Ни на одну теоретическую
модель.
– А что вы сделали бы на моем месте?
– Не знаю, – сказал Ферзь.
– Спасибо, – сказал Ланселот. – Я не ждал от
вас каких-либо откровений, простите, просто приятно было узнать, что я в данной
ситуации выгляжу не умнее и не глупее других. И, следовательно, имею право
решать по собственному усмотрению.
– Вот именно, – сказал Ферзь. – Никто вас не
упрекнет за любое решение, если принимать его придется. Мы все в равном
положении, знаем одно и то же, но вы ближе остальных к месту действия. Удачи.
– К черту, профессор, к дьяволу… – сказал
Ланселот. – Я пошел. Конец связи.
Он забросил на плечи ремни футляров и направился к
полицейской машине, не обращая внимания на лежащих.
5 вандемьера 2026. Раннее утро
Полковник вздрогнул и проснулся. Сон был кошмаром, только
что перед глазами у него крутился, крутился, крутился на черном асфальте, как
на льду, автомобиль Дервиша и летел с дороги в белую пустоту операционной…
Полковник достал сигареты из-под сиденья. Это она подкинула то выражение насчет
дождя над океаном, вспомнил он, память цепко держала все с ней связанное –
разговоры, встречи, города, выражение лица, дождь…
Тогда как раз шел дождь, они оставили машину на обочине –
все равно не было ничего привлекательного в езде по мокрой дороге – и укрылись
на веранде крохотного пансиончика. Хозяйка, как догадался Полковник, почему-то
приняла их за молодоженов и не докучала. Изредка в небе погромыхивало, с
веранды открывался прекрасный вид, мокрые сосны выглядели свежо, и мутно-серая
клочкастая туча, не в силах подняться выше, обволокла вершину не такой уж
высокой горы.
– Мне иногда кажется, что нас нет, – сказала
она. – Я имею в виду не только нас, но и всю страну. Мы которую сотню лет
где-то посредине. Нейтральные, никакие. Давно нет войны и разного рода
противостояний, а мы – нейтральны. По отношению к кому? К чему? Даже в ООН мы
соизволили вступить пятнадцать лет назад, когда оттягивать далее было бы просто
глупо. И все равно остались никакими. Утешаем себя тем, что нашли-де идеальное
решение – сидим себе на обочине, отгородившись от шума планеты…
Он ничего не сказал и не стал дискутировать, ему попросту не
хотелось. А может быть, очень уж он привык отгонять и намертво блокировать в
подсознании мысли, над которыми не считал нужным задумываться, – никто не
виноват, что жизнь сложилась так, а не иначе.
– Из вещества того же, что и сон, мы сотканы… –
процитировал он.
– Но ведь это очень глупый сон, – сказала
она. – За нами стоят поколения предков, видевших смысл жизни в том, чтобы
отсидеться и не встревать в какую бы то ни было драку – за что бы ни дрались.
Ну, разумеется, что-то делали и мы – невозможно совсем уж ничего не делать,
полностью отгородиться от планеты. И все же наш вклад в жизнь Земли был крайне
невелик, все мало-мальски значительное делалось без нас. Мы… мы большей частью
бессмысленны, как дождь над океаном. Нельзя все время стоять посредине.
Полковник накрыл ее руку своей, покрутил на ее безымянном
пальце серебряный с чернью перстень. Совсем ему не хотелось думать, он был в
отпуске и намеревался не думать обо всем, что сложнее вопроса, сколько будет
дважды два.
– Что же, и мы с тобой бессмысленны? – спросил он
чуточку лениво.
– Как знать, – сказала она. – Может быть, и
мы. Особенно ты. Разведка, которую, чтобы не отстать от других, завел себе
когда-то мирок на обочине…
Он пожалел, что нельзя рассказать, как Генерал однажды
отыскал его в старинном университете и после долгих бесед, временами
переходивших в споры, увел-таки за собой. Очень уж заманчивой показалась идея.
Генерал мечтал, отталкиваясь от специфики работы нейтральной разведывательной
службы, создать на базе разведки нечто среднее между футурологическим центром и
новой наукой, объединяющей десятка два прежде разобщенных дисциплин – от
эвристики до космологии. Схожие попытки предпринимались в других местах и в
другое время, но Генерал размахом и фанатизмом превосходил всех своих
предшественников. А Полковник не был тогда полковником и был гораздо моложе. С
годами он смог понять, что Генералом в значительной мере двигало и желание
преподнести миру плод своих трудов именно как откровение, родившееся не
где-нибудь, а в том самом мирке на обочине, сторонившемся всяких схваток. Но не
было уже дороги назад, хотя и не оказалось у них таких уж значительных
достижений, и попытки удивить мир мудростью своих открытий, похоже,
провалились…