Женитьбы папаши Олифуса - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 31

— Бери, друг мой.

И Руссо без колебаний запускал руку в мой ящик, как поступил бы и я, если бы у Руссо был ящик и в нем что-нибудь лежало.

Впрочем, не думайте, что это происходило постоянно: Руссо обращался ко мне раз в год или в два года.

После Февральской революции жалованье Руссо уменьшилось с трехсот франков до ста. Увы! С герцогом и министрами тоже было покончено.

К тому же у него развилась какая-то жестокая грудная болезнь, в которой врачи не могли разобраться. Руссо задыхался, он не мог говорить.

Только тогда мы увидели, сколько преданности и мужества таили в себе его доброе сердце и любящая душа. Руссо, вынужденный останавливаться через каждые пятьдесят шагов, чтобы отдышаться, каждое утро выходил из дома и отправлялся на службу в редакцию своей газеты, притворяясь, будто у него есть десять су на омнибус, чтобы жена не беспокоилась. Но, не имея десяти су, он всю дорогу, туда и обратно, шел пешком.

Это продолжалось больше года. Больше года я не видел его.

Бедный мой друг! Он знал, какое отвращение у меня вызывают те, к кому я должен был бы обратиться сегодня; а у меня самого он просить не решался, боясь, что мне нечего дать ему.

Наконец настал день, когда он не смог дольше ждать.

— Знаком ли ты с министром де ***? — спросил он.

Я не был с ним знаком; но, раз Джеймс обратился ко мне, значит, у него не было выхода и мне ни минуты нельзя было колебаться.

— Я с ним незнаком, — ответил я, — но он, должно быть, меня знает, и я напишу ему.

Я обратился к министру де *** за помощью для Джеймса Руссо, писателя, драматурга и журналиста.

Руссо пообедал со мной, простился и ушел с письмом.

Однажды утром я получил записку от министра де ***. Он просил у меня сведений о г-не Джеймсе Руссо.

Вечером того же дня мой сын ждал меня, как я уже сказал, чтобы сообщить мне горестную весть.

Взяв перо, я написал министру:

«Господин министр,

единственное, что я могу сообщить Вам о господине Джеймсе Руссо, — это то, что он умер сегодня утром, не получив никакой помощи».

Теперь о том, как умер Руссо.

Он пешком пришел в Париж, на улицу Арле, где находится редакция «Судебной хроники». Это было в четверть одиннадцатого. Руссо читал газеты в кабинете. Вдруг он вздохнул, поднялся с места, протянул вперед руки, открыл рот — оттуда хлынула кровь — и пробормотал:

— Апоплексический удар! Мне повезло. Потом добавил:

— Бедная моя жена!.. И упал вниз лицом. Он был мертв.

В кармане его жилета нашли пять су — все его состояние.

Вы правы, г-н Л., литераторы с голоду не умирают; у них есть даже больше чем надо, потому что после смерти у них остается пять су в жилетном кармане.

В два часа ночи Александр был в Нёйи. Он принес вдове нашего несчастного друга первое утешение — она не должна была ничем заниматься: мы, его друзья, брали на себя все печальные обязанности, какие налагает смерть любимого существа.

Но, как ни торопился Александр, его все же опередили: сотрудники «Судебной хроники» просили оказать им честь и позволить благоговейно проводить тело их коллеги до его вечного жилища.

Нет, г-н Л., литераторы не умирают с голоду, но их приносят домой на носилках для бедных, потому что за пять су не наймешь фиакра. Нет, литераторы не умирают с голоду; но придите на похороны писателя, и вы увидите, как судебные приставы едва могут дождаться, пока вынесут тело, чтобы начать описывать имущество. Тогда вы могли бы повторить им мои слова:

— Почему же вы не возьмете тело, господа, вам дадут за него семь франков в Медицинской школе?

О, что за несчастное общественное устройство! Живой не находит куска хлеба, мертвый — могилы, а едва вынесут из дома тело мужа, начинают грабить дом вдовы!

Не бойтесь, бедная вдова, вы можете плакать и молиться; когда вы вернетесь в печальное жилище, откуда вас унесли без чувств, вы найдете, — я вам это обещаю, — каждую вещь на том месте, где вы ее оставили.

Будет недоставать только нашего друга; но и его вы найдете — на этом милом кладбище, где мы положили его недалеко от дороги, словно усталого путника, который прилег отдохнуть и ждет.

Дай вам Бог спокойной жизни. Дай ему Бог успокоиться после смерти.

— Человек предполагает, а Бог располагает; эта пословица, самая верная из всех существующих, кажется созданной нарочно для мореплавателей, — продолжал свой рассказ папаша Олифус.

Мы покинули Гоа в самом начале зимы, а кто не видел бурь Малабарского берега, тот не видел ничего.

Одна из таких бурь забросила нас в Каликут, и нам пришлось там задержаться.

У индийских зим есть одна приятная черта: они совсем не холодны, а сопровождаются лишь ветрами, тучами и молниями, поэтому плоды зреют зимой так же хорошо, как и осенью.

Собственно, тому, кто устал от зимы, не надо проделывать долгий путь, чтобы оказаться в другом времени года. Достаточно перебраться через Гаты, тянущиеся с севера на юг. Через два дня вместо Малабарского берега вы окажетесь на Коромандельском берегу и, вместо того чтобы мокнуть под зимними дождями Аравийского моря, станете жариться на солнце у Бенгальского залива.

Словом, я хочу сказать вам: нет ничего прекраснее этих берегов, поросших пальмами и кокосовыми деревьями с их вечнозелеными султанами. Под сильным ветром стволы пальм склоняются словно арки моста. Ничего не знаю прекраснее этих долин и лугов, этих рек и озер, в воды которых смотрятся города, деревни и отдельные дома; и все это тянется от мыса Коморин до Мангалура.

Когда мы оказались на берегу и капитан сказал мне, что мы не сможем выйти в море раньше, чем через три или четыре месяца, я принял следующее решение. Поскольку я чувствовал себя индусом на три четверти, я мог обосноваться в Каликуте и жить тем спокойнее, что Каликут был в руках англичан, то есть протестантов, и мне нечего было опасаться этих чертовых инквизиторов из Гоа. Впрочем, в десяти льё от Каликута находится французская фактория Махе, и я мог обратиться туда.

Первое, что поразило меня в Каликуте, — это длина ушей тех, с кем я встречался. До сих пор я думал, что у меня уши достаточно внушительного размера: этим украшением я обязан постоянной готовности, с которой мои отец и мать хватались за них в дни моей юности; но теперь я понял, что мои уши не достигли и четверти того размера, какого они только могут быть у человека. Дело в том, что едва родившемуся ребенку в Каликуте уши прокалывают, после чего изобретательные родители вставляют в отверстие скрученный в трубочку сухой пальмовый лист. Стремясь развернуться, он постоянно расширяет отверстие — иногда до того, что в него можно просунуть кулак. Можете себе представить, как гордятся ими местные франты, счастливые обладанием такой красоты.