Две королевы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 80

По знаку герцога Юсуф подошел к руке короля, а затем королевы для поцелуя.

— Юсуф. — продолжала Мария Луиза, — заботься о короле и оберегай его! У меня темнеет в глазах, я иду к Богу. Государь, позовите моих придворных, пусть они придут и помолятся обо мне, я хочу умереть в окружении всех вас.

Отец Сульпиций распахнул двери и вышел позвать фрейлин, а также всех придворных из свиты королевы — они находились в дворцовых апартаментах, как будто служба их не прерывалась; главный мажордом и герцогиня де Альбукерке, естественно, оказались впереди. Они оба встали на колени за спиной короля, совсем близко от постели умирающей. Занавеси не опускали, и весь двор, заполнивший прихожие, принял участие в чтении молитв, которые громким голосом произносил главный капеллан.

Преподобный Сульпиций стоял около королевы, утешал и благословлял ее, произнося священные тексты и пытаясь помочь ей отойти с миром. Мария Луиза довольно долго слушала его, показывая еле заметными жестами, что понимает и принимает все, что он говорит. Затем она улыбнулась королю и герцогу де Асторга, переводя взгляд с одного на другого. Наконец глаза ее закрылись, черты лица покрылись мраморной бледностью, и душа отлетела с последним, неразличимым выдохом.

Она умерла через девятнадцать лет после своей матери — так же как она, в том же возрасте и по той же причине. И можно было бы выкрикнуть, как в Сен-Клу:

«Королева умирает! Королева умерла!»

Но Боссюэ с его красноречием не пришлось произносить надгробного слова; однако, в отличие от матери, Мария Луиза оставила в этом мире безутешного супруга и еще одно преданное сердце, раненное на всю жизнь; она оставила безупречную репутацию, плод непорочной жизни, почти до краев наполненной страданием.

Едва королева отошла, Юсуф приблизился к Карлу II и сказал, что готов последовать за ним в его апартаменты.

— Значит, все кончено? — воскликнул убитый горем монарх.

Жест глубокого сожаления был ответом врача.

Король замертво рухнул на пол. Его унесли, за ним ушли многие придворные, но вся свита королевы продолжала молиться у ее постели. Герцогиня де Альбукерке набросила на лицо покойной свою вуаль, уложила тело как подобает, пока оно не остыло, затем присоединилась к собравшимся и попросила их прочесть «De profundis» [10] по душе ее хозяйки, которая именно в это мгновение предстала перед Судией.

Все зашептали слова молитвы, только не де Асторга: он по-прежнему в оцепенении стоял на том же месте, не произнося ни слова и не шевелясь. К нему притронулись, когда все было кончено и надо было покинуть комнату. Он вскочил, как на пружине, бросил последний взгляд на королеву, наполовину скрытую пологом, и вышел с таким холодным, бесстрастным лицом, что с виду могло показаться, будто он и не утратил все счастье своей жизни.

Эта смерть нанесла испанскому двору жестокий удар. Несколько дней король находился между жизнью и смертью. Его здоровье и разум не выдерживали горя — это было выше его сил. Король питал к королеве необычайно нежное чувство; он никогда не любил никакой иной женщины, ни разу не посмотрел на другую, с тех пор как в девятнадцать лет женился на Марии Луизе. Красота, молодость принцессы Орлеанской, ее крепкое здоровье и бодрость позволяли надеяться на долгие годы ее жизни. Если порой она и испытывала недомогания, если и бледнели чудные краски на ее щеках, то лишь потому, что этот радостный цветок Франции не мог привыкнуть к королевству скуки, отчего страдало ее сердце, которое она мужественно усмиряла своей добродетелью, ибо это была женщина поистине благородной души.

Исполняя распоряжения своего хозяина и волю королевы, Юсуф не отходил от больного; после Бога именно ему король обязан был выздоровлением и возвратом разума; великий врач вложил всю душу в лечение Карла II и одновременно всем сердцем привязался к несчастному монарху.

Де Асторга исполнял свои обязанности на похоронах королевы до конца, как того требовали его долг и положение; он был сосредоточен, серьезен, но внешне не обнаруживал отчаяния. Горе оставило скорбную печать на его молодом лице, и этот след не разгладился до конца его жизни.

Когда замуровали погребальный склеп, когда по приказу короля герцогу было велено вернуть атрибут главного мажордома, чем в данном случае являлся его жезл (если я не ошибаюсь, примерно такой же жезл носили и капитаны гвардии), он покинул дворец и отправился в свое мадридское жилище, великолепный дом, возведенный им чуть в отдалении от того места, где он когда-то принимал королеву. Место пожарища, на котором стоял прежний дворец, осталось незастроенным, вокруг него росли лишь апельсиновые деревья; герцог воздвиг здесь часовню, посвященную Святой Деве и Святому Людовику Французскому, увековечив таким образом память о королеве и траур по ней. Все внутреннее помещение часовни занимал саркофаг с изображением возлежащей на нем Марии Луизы. Скульптура имела поразительное сходство с оригиналом — для выполнения этого заказа герцог выписал мастера из Италии.

У ног королевы на коленях примостился верный карлик, также очень похожий на оригинал, а в гробницу герцог положил все, какие ему удалось собрать, предметы, принадлежавшие Марии Луизе. Часовня и гробница были из дивного белого мрамора, добытого за огромные деньги в карьерах Каррары.

Это было великолепное сооружение. Герцог почти что не покидал его, по нескольку часов в день проводя подле изваяния королевы. Никто не входил в часовню, за исключением доверенного слуги, которому был поручен уход за ней; он же прислуживал на мессах, которые читал капеллан герцога: кроме самого герцога, на них никто не присутствовал.

Де Асторга посещал двор раз в неделю, молча кланялся королю и, перед тем как удалиться, спрашивал его величество, не нуждается ли тот в его услугах и не желает ли дать ему какие-нибудь распоряжения. Получив отрицательный ответ, он возвращался к себе и более не выходил из дома, не принимая ни единой живой души и даже не переписываясь с самыми близкими своими родственниками. Так и текла его жизнь до того дня, когда мы снова с ним встретимся.

Тем временем стало известно о прибытии в Италию графини Суасонской, которую все еще разыскивали в Испании. Графу фон Мансфельду не раз задавали вопросы о ней министр короля Испании и французский посол, и он неизменно отвечал: графиня находится под защитой своего повелителя и ему, графу, не составляет никакого труда признаться в том, что он, действуя по приказу императора, помог ей скрыться, когда, вопреки здравому смыслу, ее обвиняли в преступлении, которое она не совершала. Он ссылался при этом на свидетельство самой королевы, во всеуслышание просившей его передать от нее приветы графине Суасонской и до бесконечности повторявшей, что умирает естественной смертью. Ничего более узнать от него не удавалось, и г-жа де Суасон вскоре вернулась в Брюссель, где никто и никогда ее не тревожил.

Горе короля было не из тех, что лечит время, его страдания с каждым днем усугублялись. Расстройство его разума приобрело совершенно определенную направленность: король говорил только о королеве, но, тем не менее, его министры уже начали хлопотать, чтобы под видом совета навязать ему новый брак.