— Да, — кивнул Каллагэн. — Полагаю, кульминация моей
истории.
— …может подождать. Потому что сейчас у нас слишком много
более важных дел.
— Так всегда и бывает, — вздохнул Каллагэн. — Месяцы… иногда
годы, я пытался это вам объяснить, время вроде бы и не существует. А потом
вдруг резко ускоряется, и ты уже ничего не успеваешь.
— Ты говоришь правильно, — согласился Роланд. — Эдди, я
хочу, чтобы ты составил мне компанию при разговоре с близнецами. Мне
представляется, юная леди положила на тебя глаз.
— Пусть смотрит, сколько хочет, — добродушно усмехнулась
Сюзанна. — За это денег не берут. А я посижу на ступеньках, если ты не
возражаешь, Роланд, погреюсь на солнышке. Давно уже я не ездила на лошади, и
скажу тебе честно, седло натерло мне кожу. В стремена упираться нечем, вот и с
остальным проблемы.
— Можешь посидеть, а можешь пойти с нами, — ответил Роланд,
но думал-то иначе, и Эдди это почувствовал.
Стрелок хотел, чтобы Сюзанна осталась на ступеньках, по
крайней мере, на какое-то время. И Эдди мог только надеяться, что Сюзанна этого
желания стрелка не уловила.
Когда они направились к близнецам и Розалите, Роланд быстро
шепнул Эдди: «В церковь я пойду с ним один. Пойми, дело не в том, что я не
хочу, чтобы вы оба приближались к тому, что там хранится. Если это Черный
Тринадцатый, а я верю, что это так… будет лучше, если она будет держаться от
него подальше».
— Учитывая ее деликатное состояние, не так ли? Роланд, я-то
думал, что выкидыш Сюзанны тебя только порадует.
— Меня волнует не выкидыш, — ответил Роланд. — Я боюсь, что
Черный Тринадцатый придаст силы тому, что сидит в ней, — он помолчал. — Им
обоим. Младенцу и его хранительнице.
— Миа.
— Да, ей, — и тут же он улыбнулся близнецам Тавери. Франсина
ответила ему мимолетной улыбкой, которая превратилась в ослепительную, стоило
ей перевести взгляд на Эдди.
— Давайте посмотрим, что вы сделали, если карта готова, —
Роланд протянул руку к листу бумаги.
— Мы надеемся, что все правильно, — ответил Френк Тавери. —
А вдруг нет. Мы боялись, будь уверен. Миссас дала нам такой прекрасный лист
бумаги, вот мы и боялись.
— Сначала мы все нарисовали на земле, — добавила Франсина. —
Потом нанесли контуры тонким углем. И, наконец, Френк их обвел. Потому что у
меня дрожали руки.
— Боялись вы напрасно, — успокоил их Роланд. Эдди подошел
ближе, взглянул через плечо стрелка. Карта получилась отменная, с городским
Залом собраний, площадью в центре, Большой рекой (Девар-Тете), бегущей у левого
края листа обычной писчей бумаги, которая в его Америке продавалась в любом
магазине канцелярских принадлежностей.
— Ребята, это просто потрясающая карта, — прокомментировал
Эдди, и на мгновение подумал, что Франсина Тавери грохнется в обморок.
— Ага, — кивнул Роланд. — Вы очень нам помогли. А теперь я
сделаю то, что вам может показаться богохульством. Вы знаете это слово?
— Да, — кивнул Френк. — Мы — христиане. «Не упоминай всуе
имя Господа, твоего Бога, или Его Сына, Человека-Иисуса». Но богохульством
является также надругательство над чем-то прекрасным.
Тон его оставался серьезным, но по глазам чувствовалось: ему
хочется увидеть, какое же богохульство намерен совершить пришелец из мира
древних. Того же хотелось и сестре.
Роланд сложил лист бумаги, к которому они боялись
прикоснуться, пополам. Подростки ахнули. Как и Розалита Мунос, пусть и не так
громко.
— Мой поступок — не богохульство, потому что теперь это не
бумага, — пояснил Роланд. — Это инструмент, а инструменты следует беречь.
Понимаете?
— Да, — в их голосах слышалось сомнение. Которое, правда,
ушло, когда они увидели, с какой осторожностью Роланд убрал сложенную карту в
кошель.
— Большое вам спасибо, — Роланд левой рукой взялся за руку
Франсины, правой, без двух пальцев — Френка. — Своими руками и глазами вы,
возможно, спасли много жизней.
Из глаз Франсины брызнули слезы. Френк какое-то время
держался, но вскоре слезы потекли и по его веснушчатым щекам.
7
— Хорошие дети, — сказал Эдди, когда они возвращались к
церкви. — Талантливые дети.
Роланд кивнул.
— Можешь ты представить себе, что один из них возвращается
из Тандерклепа пускающим слюни идиотом?
Роланд, который очень даже хорошо мог это себе представить,
промолчал.
8
Сюзанна, не споря, согласилась с решением Роланда оставить
ее и Эдди на ступеньках церкви, и стрелку вдруг вспомнилось, что она не
захотела идти и на пустырь, где росла роза. Задался вопросом, а не боится ли
какая-то ее часть того же, что и он. Если так, то битва, битва за ее тело, уже
началась.
— Сколько должно пройти времени, прежде чем мне входить в
церковь и вытаскивать вас оттуда?
— Прежде чем нам входить в церковь и вытаскивать вас оттуда,
— поправила его Сюзанна.
Роланд задумался. Эдди задал хороший вопрос. Посмотрел на
Каллагэна, который стоял на верхней ступеньке, в синих джинсах и клетчатой
рубашке с закатанными рукавами, сцепив пальцы перед собой. Роланд видел, какие
крепкие у него мышцы рук.
Старик пожал плечами.
— Он спит. Проблем быть не должно. Но… — он расцепил руки,
указал на револьвер на бедре Роланда. — Я бы оставил это здесь. Вдруг он спит с
одним открытым глазом.
Роланд расстегнул пояс с револьвером и передал Эдди. Кошель
с картой отдал Сюзанне.
— Через пять минут. Если с нами что-то случится, я,
возможно, смогу крикнуть, — добавлять: «Или не смогу», — не стал.
— Джейк к этому времени уже подъедет, — заметил Эдди.
— Если они приедут, пусть ждут снаружи, — распорядился
Роланд.
— Эйзенхарт и Слайтманы в церковь входить не будут, — подал
голос Каллагэн. — Они поклоняются Орисе. Госпоже риса, — он скорчил гримаску,
показывая свое отношение к Госпоже риса и остальным второсортным богам Кальи.
— Тогда, пошли, — подвел черту Роланд.
9
Прошло немало времени с тех пор, когда Роланд Дискейн
испытывал суеверный страх, свойственный иной раз верующим людям. Наверное,
такого не случалось с ним с детства. Но страх тяжелой ношей лег ему на плечи,
едва отец Каллагэн отворил дверь скромной деревянной церкви и придержал ее,
пропуская Роланда вперед.