— Это не догадка, но я не могу объяснить, откуда я это знаю.
Если это прикосновения, Сюзанна, то не такие, как у Джейка. Я этого не вижу, не
слышу, мне это не снится. Хотя… ты веришь, что иногда мы видим сны, которые не
можем вспомнить, когда просыпаемся?
— Да, — она подумала, а не рассказать ли ему о быстром
движении глаз, об экспериментах с БДГ, о которых читала в журнале «Лук», но
решила, что это сложно. Ограничилась словами о том, что, по ее убеждению, люди
каждую ночь видят сны, которые не могут вспомнить.
— Может, я вижу и слышу его в этих снах, — пожал плечами
Роланд. — Но я знаю, что он пытается следовать за нами. Ему так мало известно
об этом мире, и то, что он до сих пор жив, просто чудо.
— Ты его жалеешь?
— Нет. Не могу позволить себе жалость, как не можешь и ты.
Но при этом он отвел глаза, и она подумала, что он лжет.
Может, он не хотел жалеть Мордреда, но, Сюзанна в этом не сомневалась, жалел,
пусть и немного. Может, ему хотелось надеяться, что Мордред на тропе, а
вероятность того была очень велика, и прежде всего, от переохлаждения, но
Сюзанна не думала, что Роланд способен на такое. Они могли уйти от ка, но она
полагала, что кровь по-прежнему — не вода, и своей своему поневоле брат.
Однако, было и что-то еще, более мощное, чем кровные узы.
Она это знала, потому что теперь тоже чувствовала Зов, и когда бодрствовала, и
когда спала. Зов Темной Башни. Она думала, что они уже совсем близко. Понятия
не имела, что они будут делать с ее безумных хранителем, когда, и если,
доберутся туда, но вдруг осознала, что ее это и не волнует. В настоящий момент
Сюзанна хотела одного — увидеть Темную Башню. Войти в нее… нет, такого она и
представить себе не могла, но увидеть? Да, вот это она себе представляла
прекрасно. И думала, что большего ей и не нужно.
2
Они медленно спускались по широкому белому склону. Ыш спешил
к Роланду, чтобы тут же метнуться назад, проверить, все ли в порядке с
Сюзанной, а потом вновь догонял Роланда. Ярко-синие дыры иногда возникали над
ними. Роланд знал, что дыры эти — работа Луча, который постоянно тянул облачный
покров на юго-восток. А в остальном небо от горизонта до горизонта затянуло
белым, оно прижималось к земле, и оба знали, что все это значит. Их ждала
очередная пурга, и стрелок подозревал, что она будет самой сильной из тех, что
им уже довелось пережить. Ветер набирал силу и влаги, висящей в воздухе,
хватало для того, что онемели открытые участки кожи. Впрочем, после трех недель
пути, а на вечерних привалах они часто брали в руки иголки, открытыми
оставались только лоб да кончик носа. Порывы ветра поднимали длинные шлейфы
снега. Шлейфы эти мчались мимо них вниз по склону, словно фантастические,
трансформирующиеся на ходу балетные танцоры.
— Они прекрасны, не так ли? — спросила Сюзанна, с волокуши,
в голосе слышались мечтательные интонации.
Роланд из Гплеада, не ценитель красоты (за исключением
одного случая, в Меджисе), что-то пробурчал. Он знал, что он сочтет прекрасным
для себя: надежное укрытие к тому моменту, как их настигнет снежная буря,
что-нибудь существеннее, чем роща деревьев. Вот он и не поверил своим глазам,
когда ветер вдруг стих и поднятый снег осел. Опустил кожаную буксирную ленту,
переступил через нее, вернулся к Сюзанне (их снаряжение лежало у нее за
спиной), опустился рядом с ней на колено. Укрытый с макушки до стоп в шкуры, он
очень уж напоминал снежного человека.
— Как, по-твоему, что это? — спросил он ее.
Ветер поднялся вновь, еще больше усилился, поначалу скрыл
то, что он успел увидеть. Когда же стих, над ними открылось синее окно, на
какое-то время выглянуло солнце, расцветив склон миллионами бриллиантовых
искорок. Сюзанна прикрыла глаза рукой, посмотрела вдаль. Увидела вырезанную в
снегу, обращенную к ней перекладиной, букву Т. Перекладину, относительно
короткую, возможно, по двести футов в каждую сторону, отделяли от них как
минимум две мили. А вот подпорка, длинная часть буквы Т, тянулась до горизонта
и исчезала за ним.
— Это дороги! — воскликнула она. — Кто-то проложил в снегу
пару дорог, Роланд.
Он кивнул.
— Я тоже так подумал, но хотел услышать твое мнение. И я
вижу кое-что еще.
— Что? У тебя глаза острее моих, и намного.
— Когда подойдем поближе, ты все увидишь сама.
Он попытался встать, но Сюзанна нетерпеливо дернула его за
рукав.
— Не надо играть со мной в эти игры. Что еще ты там увидел?
— Крыши, — сдался Роланд. — Я думаю, там внизу дома. Может,
даже городок.
— Люди? Ты говоришь про людей?
— Ну, дымок поднимается только над одним домом. Хотя с
уверенностью говорить трудно, небо очень уж белое.
Она не знала, хотелось ей встретиться с людьми или нет.
Такие встречи обычно только все усложняли.
— Роланд, нам надо быть осторожными.
— Да, — согласился он и направился к буксирной ленте. Прежде
чем поднять ее со снега, поправил пояс-патронташ, чтобы кобура оказалась
поближе к левой руке.
Час спустя они подошли к пересечению улицы и дороги. Его
формировал сугроб, высотой в добрые одиннадцать футов, в создании которого не
обошлось без использования техники. Сюзанна увидела на спрессованном снегу
следы, очень уж похожие на гусеницы бульдозера. Из сугроба торчал металлический
столб. А указатель на его вершине ничем не отличался от уличных указателей,
которые она видела во многих городах, в том числе и на перекрестках Нью-Йорка.
Этот указатель сообщал о том, что улица, перекладина буквы Т, называется
А вот когда Сюзанна прочитала название уходящей за горизонт
дороги, сердце у нее учащенно забилось:
ТАУЭР-РОУД
Только в одном из домов, что сгрудились у Т-образного
перекрестка, теплилась жизнь. Остальные стояли пустыми, у многих крыши рухнули
под тяжестью снега. И этот дом, по левую руку от дороги, его отделяли от перекрестка
примерно три четверти расчищенного участка Одд'с-лейн, явно выделялся среди
соседних. С крыши регулярно счищали снег, так его оставшийся не грозил ее
обрушением, от крыльца к расчищенной части улицы вела утоптанная дорожка. И из
трубы этого скособоченного, обсаженного деверьями дома поднимался дымок,
прозрачно-белый дымок. Одно окно светилось масляно-желтым цветом, но именно
дымок приковал к себе взгляд Сюзанны. По ее разумению, последний штрих. И
вопрос в голове вертелся только один: кто откроет дверь, когда они постучатся?
Ганс или его сестра Гретель? (они были близнецами? Кто-нибудь когда-нибудь
пытался с этим определиться?) А может, Красная Шапочка или Златовласка, со
следами съеденной овсяной каши на подбородке?