Зеркало времени - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Кокс cтр.№ 121

Правда кроется здесь — в загадочной хронологической несообразности. Почему недавнее совершеннолетие Персея отмечалось в Рождество, если из писем явствует, что он родился в сентябре?

Потом я вспоминаю, как во время чаепития у Сьюки дома миссис Праут обмолвилась о странном поведении тогдашней миссис Залуски-Дюпор, по совету иностранного врача постоянно скрывавшей сына от посторонних глаз и кутавшей младенца в толстые шали даже летом. Да, и еще миссис Праут сказала тогда, что профессор Слейк, мельком увидевший юного наследника, шутливо заметил, что мальчику дали неверное имя. «Его следовало наречь Нимродом» — процитировала миссис Праут слова профессора. Нимрод: зверолов пред Господом, обладающий огромной физической силой. А как сама миссис Праут отозвалась о ребенке? «В жизни не видала такого крупного трехмесячного младенца». Тогда я не обратила внимания на эти слова, но теперь они казались исполненными значения.

Время. Даты.

Теперь я понимаю. Теперь все ясно.

Персею было не три месяца от роду, когда полковник и миссис Залуски вернулись в Эвенвуд в апреле 1856 года, чтобы передать будущего наследника в радостные руки гордого лорда Тансора. Не три, а чуть больше шести. Для трехмесячного младенца он, надо полагать, действительно был очень крупным; и неудивительно, что мать сочинила историю про рекомендацию иностранного врача, дабы скрывать сына от любопытных глаз, кутая в толстые шали, пока не настанет время, когда его можно будет предъявить на всеобщее обозрение, не опасаясь, что богатырские размеры ребенка вызовут подозрения.

В чем заключалось участие в деле беспринципного немецкого юриста, герра Дрекслера, теперь тоже стало понятно: видимо, он за денежное вознаграждение подготовил все необходимые документы, где была указана фиктивная дата рождения наследника — 25 декабря. Таким образом в последующих исчислениях возраста младенца все исходили из этой подложной даты. С недоброй усмешкой я думаю о наглости, с какой выбран день рождения — великий день, когда и Сын Божий, и наследник Дюпоров явились в мир людей.

Мне остается сделать последнее, исключительно важное умозаключение.

Мисс Эмили Картерет была в тягости, когда в январе 1855 года покинула Англию незамужней дамой в трауре по недавно убитому жениху. Ей требовалось срочно найти мужа, чтобы он выступил в роли отца ребенка, которого она носила под сердцем. Этим мужем стал полковник Тадеуш Залуски. А ребенком был Персей Дюпор, нынешний наследник Дюпоров, автор поэмы «Мерлин и Нимуэ», недавно сделавший мне предложение на Понте Веккьо. Мой возлюбленный.

Но кто же настоящий отец?

Кто еще, как не человек, которого мать Персея назвала в письме «блистательным средоточием надежд» лорда Тансора? Кто еще, как не человек, в сговоре с которым она предала моего отца?

Кто еще, как не Феб Рейнсфорд Даунт?

Мадам ошиблась самым роковым образом, когда велела мне выйти замуж за Персея, чтобы вернуть все отнятое у моего отца. Персей не является законным наследником, как полагают все на свете и он сам — в силу своей незаконнорожденности он теперь лишается права наследования. А настоящий наследник — это мистер Рандольф, презираемый младший сын, плод законного брака племянницы лорда Тансора, мисс Эмили Картерет, и полковника Залуски. Именно за мистера Рандольфа я должна выйти замуж.

Возможно ли описать словами безумное отчаяние, накатившее на меня с осознанием истинного положения вещей? Заветная мечта отнята у меня, отнята столь жестоко, столь неожиданно, вместе со всеми надеждами на счастливую супружескую жизнь с Персеем — тяжелее потрясения не представить; и мне приходится сдерживать слезы, чтобы обследовать дальше содержимое черной шкатулки.

Два из трех оставшихся документов — это одинарные листы бумаги, где содержатся короткие показания мистера Барли относительно визитов леди Тансор к мистеру Вайсу на Олд-сквер и расшифрованные записи подслушанных разговоров, происходивших между ними.

Третий и последний документ — еще одно письмо, в конверте, не приложенное ни к одной из двух пачек скопированных посланий. За окном уже смеркается, и потому я подношу письмо поближе к глазам.

И в следующий миг вздрагиваю. Что это?

Тончайший аромат, едва уловимый, но безошибочно узнаваемый; слабый аромат давнего прошлого.

Запах фиалок.

Из черной шкатулки мистера Барли я извлекла то самое письмо, что свыше двадцати лет тайно хранил Конрад Краус; драгоценную реликвию, память о прекрасной даме, которую он сопровождал в Богемию в далекой юности, но продолжал почитать — или даже любить — на свой трогательный и жалкий манер по сей день; письмо, которым его мстительная мать решила шантажировать предмет безответной страсти сына, чем и навлекла на себя погибель.

Сама автор думала, что письмо давно уничтожено; но когда оно попало в руки человека, к чьей помощи она опрометчиво прибегла, он сразу понял, какую ценность представляет сей документ, как до него поняла обреченная миссис Краус.

Желаете ли узнать наконец, что содержалось в роковом послании, написанном во Франценбаде мисс Эмили Картерет к лорду Тансору за двенадцать дней до ее бракосочетания с полковником Тадеушем Залуски?

Вот же оно, в дословном виде, в каком я переписала его в блокнот, бывший моим постоянным спутником с первого дня моей работы в услужении у двадцать шестой баронессы Тансор.

От мисс Эмили Картерет к покойному лорду Тансору

1 марта 1855 г.

Отель «Адлер»

Франценбад

Милорд!

За неимением важных новостей я не собиралась писать Вашей светлости сегодня; но, пробудившись на холодном сером рассвете, я испытала жестокую душевную муку и, не зная, как еще облегчить боль и отчаяние, владеющие мной в эту страшную дату, взялась за перо, дабы записать свои мысли в нескольких словах и отослать единственному на свете человеку, способному меня понять.

Ровно три месяца прошло! Три коротких месяца — и все же какими долгими, какими бесконечно долгими были — и остаются — для меня каждая неделя, каждый день, каждый час, каждая секунда без моего дорогого возлюбленного! Но рана, нанесенная невосполнимой утратой, кровоточит денно и нощно, и думаю, она никогда не затянется.

Я постоянно вижу его во сне… Его бедное мертвенно-бледное лицо на снегу, таком же белом; его открытые незрячие глаза, устремленные в холодное звездное небо; его драгоценная кровь, разлитая вокруг… И все равно даже в смерти он прекрасен, он остается моим обожаемым Фебом!

А потом я вижу зажатый в окоченелых пальцах листок бумаги, где убийца написал восхитительные строки, навек связанные с именем Феба Рейнсфорда Даунта.