Улав, сын Аудуна из Хествикена - читать онлайн книгу. Автор: Сигрид Унсет cтр.№ 112

Тайный грех, что был в его роду, тяготил его, лишал уверенности; ему казалось, будто он беззащитен перед лукавым, как человек, которому надо сражаться, а он обессилел от тайной смертельной раны. Оттого, что жена его все время хворала да привередничала и сама мешала забыть то, что надобно было забыть, становилось у него на душе смутно и беспокойно. А при мысли о том, как сладостно было держать Уну в своих объятиях, по телу его пробегала греховная дрожь.

Об Ингунн он думал с досадою, и виною тому были ее вздорные нападки на это милое, красивое дитя.

Однако ему приходилось быть с ней терпеливым – тяжко ей было, бедняжке.

В тот же самый вечер Ингунн вдруг вовсе занемогла. Боли начались столь внезапно, что когда женщины поспешили к ней на помощь, все уже было кончено. Когда появился ребенок, с нею были только ее служанки. После они с плачем рассказали Улаву, что тогда растерялись и перепугались незнамо как. Говорили, что мальчик вроде был жив, когда они подняли его с пола, но вслед за тем сразу же помер.

Никогда еще не видел Улав, чтобы человек был так похож на обломок потонувшего корабля, разбитого в щепки, выброшенного на берег, как Ингунн в тот вечер. Она лежала, скорчившись у стены. Ее растрепанные тяжелые темно-золотистые волосы свешивались с постели, на заплаканном, распухшем лице горели сине-черные глаза, бездонные, полные скорби. Улав сел на край кровати, ваял ее влажную руку, положил ее к себе на колено и прикрыл своей рукой.

Плача, в горницу вошла одна из служанок со свертком в руках, отошла в уголок и показала ему мертвого сына. Улав взглянул мельком на крошечное синеватое тельце, а мать снова захлебнулась душераздирающим плачем. Муж быстро наклонился к ней:

– Ингунн, Ингунн, не убивайся так, голубка моя.

Сам он не мог сильно горевать о смерти сына. Вроде бы ясно ему, как велика была утрата, и сердце его сжималось при мысли о том, что мальчик помер некрещеным. Но ведь все это долгое время у него не было ни минуты радости и покоя, только смутная жгучая ревность к тому, что было ранее, боязнь за Ингунн да желание, чтобы эта тяжкая пора поскорее миновала. И никогда он не мог представить себе въявь, что закончится эта пора тем, что в его доме появится сын, крошечный мальчонка, из которого он вырастит взрослого мужа.

Соседки, ходившие за роженицей, говорили, что болезнь у нее не сильно тяжелая. Однако когда настала пора ей сесть в постели, сил у нее на то недостало. Когда она хотела прибрать волосы и надеть повязку, то вся взмокла от пота. Проходила одна обедня за другой, а она никак не могла набраться сил, чтоб пойти в церковь очиститься.

Все дни напролет Ингунн лежала на постели одетая, повернувшись лицом к стене. Ей казалось, что она сама виновата в смерти младенца. Без любви думала она о его появлении на свет, когда он лежал у нее во чреве и ждал материнской ласки. И вот его не стало. Соседки говорили, что кабы бывалые повитухи были с нею, когда показался младенец, то он уж верно остался бы жить. Только ведь, когда они летом навестили ее, она сама твердила им, что родит не ранее как на святого Варфоломея. Она боялась этих мудрых женщин – а ну как догадаются да разнесут по всей округе, что жена Улава, сына Аудуна, уже рожала до того. И в то утро, когда она проснулась и почувствовала, что час настал, она поднялась и ходила, покуда ноги носили. Но Улав об этом так и не узнал.

Больше уже нельзя было оттягивать, и в воскресенье после Михайлова дня Ингунн, дочь Стейнфинна, повезли в церковь. Улав слыхал, что в церкви будут четыре роженицы: одна из них – невестка владельца большой усадьбы на севере прихода – только что родила наследника оделя. Церковь была наполовину заполнена ее родней да друзьями, что пожелали прийти с нею и принести пожертвования. Улаву было не до Ингунн. Она пришла, словно нищенка с пустыми руками, и преклонила колени у входа в церковь. Другие же опустились на колени посреди церкви, и в руки им дали зажженные свечи. Они внимали звукам песни Давидовой, плывущей над женами: «Господи! Кто может пребывать в жилище твоем? Кто может обитать на святой горе твоей? Тот, кто ходит непорочно, и делает правду, и говорит истину в сердце своем. С тем пребудет благословение господне и милость божия». Для Улава с Ингунн эта песнь звучала как приговор.

С той поры, как Ингунн столь бесстыдно прогнала Уну, дочь Арне, со двора, Улаву было совестно встречаться с отцом Бенедиктом. Но тут он однажды взял и поехал к священнику просить его смилостивиться, навестить их и утешить Ингунн.

Отец Бенедикт повелел хоронить тела некрещеных младенцев за кладбищенской стеною, дабы никто не смел класть их в груду камней, словно падаль, либо закапывать в лесу или на лугу, как злодеев и разбойников. Он строго отчитывал того, кто думал, будто эти дети являются людям после смерти. Мертвые младенцы никак не могут являться людям, говорил он. Они-де пребывают в месте, называемом Limbus Puerorum [обиталище младенцев (лат.)], откуда им никак не выйти. Однако им там вовсе не плохо. Святой Августин, мудрейший из христиан, писал, что хотел бы лучше быть одним из тех младенцев, нежели вовсе не родиться на свет. А ежели иной человек перепугается насмерть на том месте, где закопан мертвый младенец, так, что ума либо здоровья лишится, так это только оттого, что у него на совести тяжкие грехи и дьявол овладел им и смутил его. А вот то место, где мать сама лишила жизни свое дитя, станет дьяволу и его прислужникам как бы алтарем либо церковью, где они с той поры с радостью пребывают.

Священник сразу же охотно согласился поехать с Улавом. Улав, сын Инголфа, твердо верил в привидения и считал, что ему довелось в жизни помочь одному из них обрести покой. Потому-то отцу Бенедикту так хотелось разуверить Ингунн в этих россказнях, наставить ее на путь истинный и утешить.

Жена Улава сидела бледная, исхудавшая, сложив молитвенно руки на коленях, и внимала пастырю, который толковал ей про Limbus Puerorum. В одной книге говорилось, что некий ирландский монах вознесся духом на целых семь суток. Он повидал ад, чистилище и райские кущи. Побывал он и в том месте, где пребывают некрещеные дети.

«Лежит в месте том зеленая долина. Небо над нею навечно затянуто тучами в знак того, что им не дано обрести блаженство лицезреть лик господень. Однако меж туч струится к ним свет, яко милость божия, что пребывает с ними. Детям там привольно и весело, они не тоскуют о царствии небесном, ибо не ведают о нем. Не знают они и про то, что господь спас их от адских мук, и не могут возликовать оттого, ибо никогда про то не слыхали. Они играют в долине сей, брызгают водою друг на дружку, поелику долина та низка, болотиста, и в ней множество озерец и ручьев…»

Улав прервал его:

– Думается мне, отец Бенедикт, что не один муж мог бы пожалеть о том, что он не помер во младенчестве некрещеным.

Пастор ответил:

– Все дело в том, Улав, что при крещении в очистительной купели получаем мы большое наследство. И надо платить за то, что ты человек.

– А дозволено ли родителям побывать там хоть разок? – тихо спросила Ингунн. – Взглянуть на детей своих, на то, как они играют?