Улав, сын Аудуна из Хествикена - читать онлайн книгу. Автор: Сигрид Унсет cтр.№ 101

Хозяйствовать в усадьбе Улав был мастак. Он сразу увидел, что забот здесь будет немало: выкорчевать кусты на старых пастбищах, улучшить стадо, поправить дома. Он нанял Бьерна, мужа Гудрун, на полгода, чтобы тот приглядывал за ловлей рыбы и прочей живности во фьорде. В этом деле он мало смыслил и потому собирался поехать с Бьерном в зимнюю пору присмотреться к этому рукомеслу, от которого в Хествикене пошло все богатство. Бьерн присоветовал ему также выпаривать соль в заливе к востоку от Лошадиной горы.

Но за всеми этими мыслями и заботами об усадьбе – что надо нынче сделать, что завтра – дремал в глубине души его исполненный счастья покой. День теперь протекал у него, как поток добрых минут. И хотя он знал, что на дне этого потока таились опасные воспоминания, которые он только усилием воли заставлял покоиться там, он гордился тем, что на душе у него теперь радостно и светло.

Холодно и ясно сознавал он, что старые беды могут воротиться и обрушиться на них. Но он радовался счастливым денькам, покуда они не ушли.

Так он стоял там каждое утро, вглядываясь вдаль; мысли роились у него в голове, а за ними колыхалось волнами неясное ощущение счастья. Его пригожее лицо казалось в эти минуты суровым и угрюмым, зрачки глаз сужались и становились маленькими, словно булавочные головки. Когда наступало время Ингунн вставать с постели, Улав возвращался в дом. Он приветствовал ее кивком головы и легкой улыбкой на устах и видел, как на ее свежем лице румянцем вспыхивала радость, а глаза и все ее существо излучали тихое, застенчивое счастье.

Никогда еще Ингунн не была так красива. Она пополнела, кожа на лице стала тонкой и прозрачной; под белым головным платком, повязанным как подобает замужней женщине, глаза казались больше и синее.

Она ходила плавно, с тихим и скромным достоинством, нравом стала спокойна и ровна, добра ко всем, а более всех к своему мужу. Всякий замечал, что она довольна, и всякий, кто встречал жену Улава, хвалил ее.

Улава по-прежнему мучила бессонница. Час за часом лежал он недвижим, с открытыми глазами, разве что осторожно вынимал из-под головы Ингунн занемевшую руку. Она крепко прижималась к нему во сне, и он вдыхал сладостный запах сена, исходивший от ее волос. Все ее существо дышало теплом, молодостью и здоровьем. В кромешной тьме Улаву казалось, что худой запах людей прошлых времен уползал в щели и углы, изгнанный и побежденный. Так он лежал, чувствуя, как течет время, и не желая, чтобы сон пришел к нему, – столь сладостно было лежать и ощущать ее рядом с собой. Наконец-то они вместе и обрели покой. Он медленно провел рукой по ее плечу и руке, ее шелковистая кожа была прохладной – одеяло сползло с кровати. Он бережно укрыл ее, нагнулся к ней, а она сквозь сон ответила ему ласковым словом, словно птичка прощебетала на ветке среди ночи.

Но сердце его было подозрительно, беспокойно и пугливо, чуть что – встрепенется, как вспугнутая птица. Он сам это примечал и старался, чтобы другие этого не заметили.

Однажды утром он стоял у изгороди и смотрел, как выгоняют коров на жнивье. Посреди стада шел бык – единственное красивое животное во всем хлеву. Бык был большой, сильный, черный, как уголь, с бледно-желтой полосой вдоль хребтины. Глядя, как он тяжело и медленно спускается с горушки, Улав вдруг подумал, что извилистая светлая полоска на черной спине походит на извивающуюся змею, и у него вдруг стало скверно на душе. Мгновение спустя он пришел в себя. Однако после он уже не дорожил этим быком, как раньше, и это чувство неприязни к животному так и не исчезло.

Покуда стояла теплая летняя погода, Улав с большой охотой приходил во время полуденного отдыха на берег. Он заплывал так далеко, что мот видеть с моря дома на скалах, ложился на спину, отдыхал и снова плыл. Часто вместе с ним приходил купаться Бьерн.

Один раз, когда они вышли из воды и сели обсохнуть на ветру, Улав вдруг разглядел ноги Бьерна. Они были большие, с высокими щиколотками и резко изогнутой стопой – верный признак того, что он происходил от вольных людей; Улав слыхал, что по ногам сразу можно узнать, есть ли в человеке хоть капля крови рабов прежних времен. Лицо, руки и ноги у Бьерна были загорелые и огрубевшие, а тело – белое, как молоко. Волосы светлые, с сильной проседью. У Улава вдруг вырвалось:

– Скажи, Бьерн, ты не сродни нам, хествикенским?

– Нет, – отрезал Бьерн, – ты что же, черт побери, сам не знаешь, кто тебе родня?

Улав ответил, слегка смутясь:

– Я вырос далеко от своих. Ведь может статься, что есть какие-то ветви нашего рода, о коих я и не знаю.

– Думаешь, я из тех выблядков, коих наплодил Неумытое Рыло? – грубо спросил Бьерн. – Нет, я рожден в честном браке и знаю праотцов моих до седьмого колена. Никогда не слыхал, чтобы в нашем роду были приблудные.

Улав прикусил губу. Ему было досадно, однако он сам затеял этот разговор и потому ничего не ответил.

– Но зато у всех у нас один изъян, – продолжал Бьерн, – если только это можно назвать изъяном: стоит кому из нашего рода распалиться – ну, рассердит кто, топор так сам и летит в руки. Но недолго веселится рука, рубящая сплеча, коли не знает, что после сможет запустить пальцы в кучу золота.

Улав молчал. Тогда Бьерн засмеялся и сказал:

– Я убил своего соседа, когда мы не поладили из-за пары кожаных ремней. Что ты скажешь на это, Улав-бонд?

– Видно, то были дорогие ремни. Что же в них было примечательного?

– Я одолжил их у Гуннара носить сено. Что ты теперь скажешь?

– Не думаю, чтобы ты взял в привычку так плохо платить людям за услугу, – ответил Улав. – Стало быть, ремни эти были не простые.

– Гуннару, верно, тоже показалось, будто мне они шибко понравились, – сказал Бьерн, – он стал винить меня в том, что я их обрезал.

Улав кивнул. Бьерн нагнулся зашнуровать сапог и сказал:

– А что бы ты сделал на моем месте, Улав, сын Аудуна?

– Откуда мне знать, – отрезал Улав. Он стоял, стараясь застегнуть пряжку на вороте рубахи.

– Ясное дело, кто же может сказать про тебя, столь важную птицу, что ты украл кожаную веревку! – продолжал Бьерн. – Но ты небось тоже не отдернул руки, когда коснулось твоей чести.

Улав держал в руках кафтан и собрался было надеть его, но руки у него опустились.

– Ты про что это?

– А про то самое. В наших краях поговаривали, будто ты проучил своего родича, когда тот хотел помешать тебе взять за себя обещанную тебе невесту да еще и обругал худым словом. Потому-то, когда ты воротился домой, я и подумал – дай окажу ему добрую услугу, а то не стал бы я нипочем наниматься к тебе, у меня у самого здесь рядом была усадьба, хоть и небогатая.

Улав принялся застегивать ремень. Потом он снял висевший на ремне кинжал – доброе оружие, клинок иноземной стали, рукоять серебряная с крючком, чтобы подвешивать на пояс, – и протянул его Бьерну.

– Прими его в знак дружбы, Бьерн.