— Вовсе нет.
— Я хорошо вас знаю. Вы обещали пост государственного секретаря не только мне.
— Нелегко собрать голоса. Приходится делать, что можно. — Валендреа пытался говорить весело, но понимал, что Бартоло так просто не проведешь.
— Я обеспечил вам не меньше дюжины голосов.
— Как оказалось, можно было обойтись и без них.
Лицо Бартоло напряглось.
— Только потому, что Нгови снял свою кандидатуру. Если бы борьба продолжалась, эти двенадцать голосов стали бы решающими.
Старик говорил все настойчивее, и Валендреа понял, что пора перейти к делу:
— Густаво, вы слишком стары для должности секретаря. Это непростая должность. Вы все время в разъездах, — с легкой улыбкой на губах начал он.
Бартоло недоуменно смотрел на него и молчал.
Валендреа размышлял.
Действительно, кардинал собрал для Валендреа немало голосов, и записи с подслушивающих устройств подтверждают это. Кроме того, Бартоло с самого начала занял позицию на стороне Валендреа. Но Бартоло считается пассивным человеком с посредственным образованием, и никакого дипломатического опыта у него нет. Назначение его на любой высокий пост не встретит одобрения, тем более на такой серьезный, как должность государственного секретаря.
Есть кандидатуры еще троих кардиналов, сделавших для Валендреа не меньше и обладающих гораздо более высокой квалификацией. Кроме того, они занимают более прочное положение в священной коллегии. Но у Бартоло имеется еще одно качество, которого у них нет. Беспрекословное повиновение. А это кое-чего стоит.
— Густаво, если я решу назначить вас, то у меня будут несколько условий. — Валендреа бросал пробный шар, чтобы увидеть его реакцию.
— Я слушаю.
— Внешнюю политику буду определять лично я. Решения буду принимать я, а не вы. Вы будете просто выполнять мои распоряжения.
— Вы — Папа.
Бартоло ответил быстро, с готовностью.
— Я не потерплю неповиновения.
— Альберто, я служу священником уже пятьдесят лет и всегда выполнял все указания пап. Я даже целовал перстень Якоба Фолкнера, хотя и презирал этого человека. Вам незачем сомневаться в моей преданности.
Валендреа снова позволил себе улыбнуться.
— Я ни в чем не сомневаюсь. Я просто напоминаю вам правила.
Он сделал несколько шагов по дорожке, Бартоло подобострастно шел за ним. Пройдя еще немного, он сказал:
— Когда-то папы убегали из Ватикана этим путем. Прятались, как дети. Даже представить себе противно.
— Теперь Ватикан не захватывают вражеские войска.
— Захватывают, и не войска, а целые армии. Сегодня безбожники принимают вид журналистов и писателей. Они приходят с камерами и блокнотами и с помощью всевозможных либералов и диссидентов пытаются разрушить основание церкви. А иногда их союзниками становятся даже папы вроде Климента.
— Его смерть пошла на пользу церкви.
Эти слова понравились Валендреа, и он знал, что это не пустая отговорка.
— Я хочу вернуть папству былое могущество. Где бы Папа ни появился, он может заставить слушать себя больше миллиона человек. Пусть все державы боятся этой силы. Я буду самым влиятельным Папой в истории.
— Для этого вам понадобится постоянная помощь государственного секретаря.
Они прошли еще немного.
— Густаво, я подумал об этом тоже.
Валендреа снова посмотрел на вымощенную кирпичом дорожку и представил себе последнего Папу, бежавшего из Ватикана в то время, когда в Рим ворвались немецкие наемники. Он помнил даже точную дату — 6 мая 1527 года. В тот день, защищая понтифика, погибло сто сорок семь швейцарских гвардейцев. Сам Папа еле спасся, сбежав по галерее и сбросив свое белое облачение, чтобы не быть узнанным.
— Я никогда не сбегу из Ватикана, — произнес Валендреа так, чтобы его слышал не только Бартоло, но и сами стены. Неожиданно он почувствовал торжественность момента и решил забыть о предостережении Амбрози.
— Ладно, Густаво. В понедельник я объявлю о вашем назначении. Вы станете государственным секретарем. Служите мне верно.
Лицо старика просияло.
— Я буду полностью предан вам.
Эти слова заставили Валендреа вспомнить о своем самом верном слуге.
Амбрози звонил два часа назад и сказал, что копия перевода отца Тибора будет у него в семь часов. Пока ничто не предвещало того, что кто-то успел прочесть текст, и это радовало Валендреа.
Он посмотрел на часы. Без десяти семь.
— Вы куда-то спешите, Святой Отец?
— Нет, ваше преосвященство, я просто вспомнил об одном деле, которое как раз сейчас решается.
Глава LXXII
Бамберг, Германия
1 декабря, пятница
18.50
Поднимаясь по крутой тропинке, ведущей к собору Петра и Георгия, Мишнер добрался до покатой овальной площадки. Внизу простирался город с терракотовыми крышами и каменными башнями, освещенный многочисленными городскими огнями. С темного неба сыпался снег, но это не останавливало прихожан, идущих в церковь. Шпили церкви отражали бело-голубой свет.
Больше четырехсот лет на всех церквях и площадях Бамберга в честь Рождества повсюду вывешивают изображения сцены рождения Христа. Ирма Ран Сказала, что праздник всегда начинался в соборе и с благословения епископа все прихожане участвуют в торжествах. Люди съезжаются на праздник со всей Баварии. Ирма предупредила Мишнера, что на улицах будет людно и шумно.
Он посмотрел на часы. Почти семь.
Мишнер огляделся по сторонам и увидел, как в сторону собора целыми семьями идут люди. Дети непрерывно болтали о Рождестве и подарках от святого Николая. Чуть правее вокруг женщины, одетой в плотное шерстяное пальто, собралась группа людей. Сидя на невысоком ограждении, она рассказывала о соборе и о Бамберге. Видимо, какая-то экскурсия.
Мишнер подумал, что сказали бы эти люди, если бы знали то, что знал он.
Бога создал не человек. Бог, как всегда говорили богословы и святые, был всегда и следил за людьми то с радостью, то с печалью, а иногда и с гневом. Нет ничего лучше старых испытанных правил. Служить Ему верно и честно.
Мишнер боялся возмездия за свои собственные грехи. Может быть, это задание тоже часть его искупительной жертвы? Но ему легче при мысли, что его любовь к Катерине не является грехом, по крайней мере в глазах Господа. Сколько священников покинуло церковь после таких же проступков? Сколько достойных людей умерло, считая себя грешниками?
Он проходил мимо группы туристов, когда его внимание вдруг привлекли слова экскурсовода: